Но вернемся к нашему «герою труда»… Несмотря на все свои старания, его все-таки воспринимали как чужого, «не нашего». Даже правоверная, казалось бы, статья его 1920 г. «Пролетарская поэзия» вызвала нарекания со стороны еще более правоверного большевика, председателя «Пролеткульта», уже знакомого нам П. И. Лебедева-Полянского, особенно — крайне осторожное заявление Брюсова, что «новая культура всегда была синтезом нового со старым». «Всякий сознательный пролетарий, — дает ему отповедь будущий начальник Главлита, — понимает, что эту мысль не докажешь не только на трех страницах, но и в целой книге. А злые языки утверждают, что В. Брюсов — коммунист»23. Позднее, в 1923 г., главлитовский отзыв о журнале «ЛЕФ» в качестве «плюса» журналу выставляет его «борьбу с ошибочными оценками мнимого сближения с революцией таких художников, как Городецкий, Брюсов и др.» (I — ф. 31, оп. 2, д. 13, л. 99).
Еще в 1905 г. в стихотворении «Грядущим гуннам» он «встречал» тех, «кто меня уничтожит, приветственным гимном», призывал их:
Такое провоцирование «малых сих, не ведающих что творят», выглядит особенно отвратительным и чудовищным в свете благополучной карьеры «мэтра поэзии и поэтов» в советское время. Мечты его сбылись, книжная культура подверглась невиданному уничтожению, и он сам, в противоположность своему обещанию «унести зажженные светы» в катакомбы, дабы сохранить их, приложил к этому руку.
Но и на его собственные книги тогда нашлась управа, причем со стороны своего собрата по рецензентской работе для ГИЗа, еще более ортодоксального, еще более «пролетарского» писателя, — А. С. Серафимовича. Рецензируя 7 февраля 1921 г. рукопись книги стихов Брюсова «В такие дни», в которую вошли произведения 1917–1918 гг., он также нашел в ней массу недостатков, главным из которых считал «недостаток бодрых тонов». «Литературно, гладко, внешне-ярко, — так начинает Серафимович свой отзыв, но: — «Пролетариат, как класс, здесь не чувствуется, — есть просто народ, просто Россия. В своих революционных стихах поэт — не революционер, а просто благообразный, благорасположенный к революции обыватель. Чувствуется глубоко-интеллигентская оторванность от подлинной жизни человека, который, по-видимому, искренно хочет подойти к революции. Есть и не из области революции стихи. Вклада в пролетарскую революционную литературу это не сделает…» Но, вспомнив, видимо, о заслугах Брюсова перед республикой, он делает такую примечательную оговорку: «Обращаю только внимание на стихотворение «Третья осень» — в нем разруха республики написана в необычайно сгущенных, преувеличенных тонах, что выкупается второй частью, где звучат бодрые ноты» (III — ф. 395, оп. 9, д. 16, л. 27). Но и «криминальное» стихотворение Брюсова заканчивается «бодрой», оптимистической нотой: