Не менее интересна история запрещения до выхода в свет книги Рубуса «НТУ», представленной в цензуру в феврале 1927 г. как «издание автора». О ней в «Объяснительной записке» говорилось следующее: «Отзыв благоприятный. Советский авантюрно-научный роман, идеологически вполне выдержанный. Смущает подробное описание работы органов ГПУ. ГПУ высказалось против издания романа. Роман не был выпущен». Как выяснилось, под коллективным псевдонимом «Рубус» скрывались два автора, — Лев Александрович Рубинов, бывалый человек, популярный в 20-е годы адвокат, и 25-летний тогда; студент, ставший затем известным писателем Лев Васильевич Успенский. В «Записках старого петербуржца» второй Лев рассказывает, как они пришли к мысли написать нечто вроде пародии на современные детективно-фантастические романы. Роман «НТУ» в Ленинграде так и не вышел в свет, будучи запрещенным ГПУ, но в 1928 г. харьковское издательство «Космос» осуществило издание книги Льва Рубуса «Запах лимона». В ней повествуется об изобретении в Советской России нового вещества — «революционита», неисчерпаемого источника энергии, о борьбе сотрудников ГПУ с английскими шпионами, пытающимися овладеть этим секретом, и т. д. Хотя рукописи запрещенного романа «НТУ» найти не удалось, можно, тем не менее, говорить об идентичности его роману «Запах лимона». В нем, в частности, «НТУ» расшифровывается как «Нефть. Транспорт. Уголь»; кроме того, это инициалы главного чекиста-разведчика Николая Трофимовича Утлина. Ясно, что встретив затруднения в ленинградской цензуре, авторы, изменив название, послали рукопись романа в Харьков. Тамошние чекисты и цензоры оказались не столь бдительны, да и в тексте романа трудно найти что-либо «криминальное». Ленинградское же ГПУ должно быть смутил некоторый юмористический, пародийный оттенок в описании битвы двух шпионов. Такая проделка могла еще состояться в конце 20-х годов, когда требования цензуры и политической полиции не были столь тотальны и единообразны, как в наступившие 30-е.
В списке запрещенных распоряжением ГПУ книг фигурируют и другие, например, роман даровитого поэта и прозаика К. К. Вагинова «Козлиная песнь» (см. об этом далее). В преамбуле к «Объяснительной записке» руководство Ленобллита всячески старается обелить себя и снять вину со своего ведомства. Оно оправдывается тем, что в основном это продукция Ленгиза и издательства «Прибой», ставшего к этому времени частью Ленгиза, тем, что с ним сложились «ненормальные отношения». «Просмотр всей литературы ГИЗа в самом аппарате последнего при посредстве одного уполномоченного Обллита, находящегося на содержании ГИЗа, — говбрилось в записке, — помимо ненормального положения во всяческого рода нажимах, — лишает возможности Обллит нести какую-либо ответственность за содержание выпускаемой ГИЗом литература». Он жалуется на то, что «ГИЗ пренебрежительно Относится к нашей работе, что особенно сказалось в словах главного редактора ГИЗа на заседании коллегии Отдела печати, заявившего, что во время отпуска уполномоченного Обллита с его работой прекрасно справляется технический секретарь». Единственным выходом из положения он считает «перенесение просмотра продукции ГИЗа в аппарат Обллита». Но самый главный козырь был Припасен под конец: «Подводя итоги, должен сказать, что подавляющее большинство сколько-нибудь серьезных нарушений относится к тому времени, за которое настоящий состав работников Обллитз нести ответственность не может» (Там же, л. 5). Он имеет в виду то, что к 1929 г. состав этого учреждения был существенно обновлен: «вычищены» цензоры, не осознавшие новых веяний и потерявшие «классовое чутье».
Число примеров подобного вмешательства тайной полиции в дела цензуры можно было бы умножить, но и приведенные выше достаточно ясно и недвусмысленно характеризуют истинное положение дел в этой области. Органы политического надзора и сыска к этому времени стали постепенно подминать под себя всю сферу культурной и духовной жизни общества, жестко регламентировать ее. Вполне естественно, такой важный инструмент контроля как цензура стал полностью подчиняться ГПУ/ОГПУ. Другими словами, «Министерство правды» стало не более, чем департаментом «Министерства любви», если снова вспомнить Оруэлла, назвавшего так учреждение, поразительно напоминающее по своей сути наши «славные органы».