«В ответ на помещенную в «Рабочей газете» статью от 4 марта (1925 г.). Главлит считает необходимым сообщить следующее. — «Радио-газета» была задержана и окончательно не разрешена по инициативе и согласованию вопроса с Отделом печати ЦК РКП, что хорошо известно редакции газеты. Принимая во внимание специфический язык заметки, Главлит обсуждать вопрос по существу будет не в газетном, а в другом порядке» (Там же, л. 2). «Порядок» был красноречиво и угрожающе указан под этим документом:
«Коллегия Главлита: Председатель — П. И. Лебедев-Полянский, Представитель РВС СССР — Г. Бокий, представитель ОГПУ (подпись неразборчива)». Проштрафившейся редакции пришлось покаяться: в № 52 «Рабочей газеты» появилось опровержение: «От редакции. Редакция «Рабочей газеты» считает необходимым сообщить, что заметка по поводу постановления Главлита о «Радио-газете» появилась в печати ошибочно. Редакция выражает сожаление по этому поводу».
Были тогда, по-видимому, и другие случаи критики цензурного произвола в печати. Дабы обезопасить себя от них и упредить появление таких публикаций, в 1926 г. был разослан по всем городам особый главлитовский циркуляр, согласно которому в дальнейшем запрещалось разрешать в печать любые сведения о цензуре в СССР без представления их в «соответствующие органы», то есть в саму цензуру. Это на целые десятилетия сделало ее неприкасаемой в СССР. Как говорится, «своя рука владыка»…
Иногда все же поступали жалобы на цензурный произвол в Наркомпрос, которому формально подчинялся тогда Главлит, и в другие руководящие инстанции, вплоть до самого Политбюро ЦК. Последнее, естественно, всячески защищало свое детище — политическую и идеологическую цензуру. Отзвуки этого слышны в написанном Лебедевым-Полянским проекте постановления к отчету Главлита за 1925 г. В нем говорится, между прочим: «Ввиду жалоб на притеснения Главлита Политбюро была создана Комиссия, которая признала деятельность Главлита отвечающей требованиям времени и идущей в соответствии с данными директивами. Жалобы были признаны неосновательными» (IV — ф. 306, оп. 69, д. 514, л. 12).
Через два года, в 1927 г., Совнарком даже создал особую «Комиссию по вопросу положения литераторов», вызванную их жалобами на притеснения цензуры. В личном фонде Лебедева-Полянского хранится выписка из решения этой комиссии, адресованного в Политбюро: «IV. О цензуре. Цензурная подкомиссия солидаризуется с прошлогодними выводами Специальной Комиссии Политбюро, признавшей, что особенного нажима со стороны цензуры нет. Вместе с тем, Комиссия признает необходимость расширения объема работ Главлита также и на те издательства, которые до сего времени осуществляли цензуру самостоятельно» (V — ф. 597, оп. 6, д. 4, л. 19). Таким образом, жалобы литераторов на цензуру не только не привели к облегчению их участи, но, напротив, к еще большему ужесточению и централизации контроля за печатью. Как уже указывалось ранее, Главлиту стали подчиняться уже все без исключения издательства, в том числе и ГИЗ, ранее осуществлявший предварительный просмотр своих изданий самостоятельно.
Все-таки в 20-е годы еще не сломлен был окончательно дух интеллигенции, она еще пыталась протестовать против насилия в сфере интеллектуального и художественного творчества. Об этом свидетельствуют заявления ряда писателей и ученых в Наркомпрос и другие инстанции — речь о них впереди (см. «Приложение»).
Нарком просвещения и главный цензор страны (к истории взаимоотношений)
Главное управление по делам литературы и издательств в течение первых пятнадцати лет своего существования (июнь 1922–1936 гг.) находилось в ведении Народного комиссариата просвещения, отделения его подчинялись местным органам народного образования. Непосредственным начальником Лебедева-Полянского, как заведующего Главлитом, являлся нарком просвещения А. В. Луначарский, известный драматург, прозаик и литературный критик. По натуре своей был он человеком мягким, доброжелательным: многие писатели, ставшие затем эмигрантами, добрым словом поминают советского наркома, часто заступавшегося за них перед властями предержащими, охотно подписывавшего любые ходатайства, прошения и т. д. Выбор Луначарского на столь высокий пост не случаен, нужно было все-таки «наводить мосты», договариваться с интеллигенцией, которая склонна была больше доверять своему собрату-писателю, чем партийному функционеру в чистом виде. Нарком в первые годы сделал немало для того, чтобы русская культура не угасла окончательно: боролся с «Пролеткультом» и другими «загибщиками», яростно выступавшими против русской классики, много сделал для ее сохранения и издания, поддерживал ряд писателей 20-х годов, подвергавшихся травле и т. д. Личность это была сложная, противоречивая, по-своему трагическая: коммунист в нем постоянно боролся с писателем-интеллигентом, и поочередно брал верх то тот, то другой. То он защищал писателей и ученых, ратовал за свободу творчества, то резко обрывал их, заявляя, что именно пролетариат должен «достаточно настойчиво» проявить «свою волю во всех областях жизни, в том числе и в области культурной», что он не допустцт в своем комиссариате «растворения крепкого вина коммунизма в теплой воде новоявленной интеллигентской симпатии»9.