Все эти циркуляры были строго засекречены: на каждом из них «в шапке» неизменно присутствует помета: «Секретно» (или «строго секретно»). Срочно». Предлагались они к «неуклонному исполнению», и каждый случай невыполнения разбирался на самом высшем уровне, вызывая репрессии против цензоров «по партийной и советской линии». Колоссальный, увеличивающийся год от года аппарат «лйтовских» органов, строго руководствовался спущенными сверху инструкциями и циркулярами Главлита. Одновременно он должен был проявлять бдительность и классовое чутье, искореняя а печати все, до чего еще не дошли руки Главлита: «учитывать местную специфику», быстро, еще до выхода соответствующего циркуляра, откликаться на злобу дня, руководствуясь партийными документами и материалами центральной прессы.
Время от времени цензурные циркуляры сводились в особые «Перечни сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению в целях охранения политико-экономических интересов СССР». Первый из них вышел уже в 1925 г. — в виде 16-страничной брошюры с грифом «Совершенно секретно», причем каждая из них была нумерована. Мне удалось познакомиться в архивах с некоторыми из них, например, с экземпляром № 8, хранящемся в Архиве литературы и искусства в Петербурге (далее: I — ф. 31, оп. 2, д. 31, л. 2–9). В общей сложности, в этом перечне указано 96 пунктов или «позиций», не подлежащих разрешению. Приведем лишь некоторые из них, и нам станет ясно, насколько жестоким и всепроникающим стал цензурный контроль в новых условиях;
«§ 1. Статистические данные о беспризорных и безработных элементах, контрреволюционных налетах на правительственные учреждения.
§ 2. О столкновениях органов власти с крестьянами при проведении налоговых и фискальных мероприятий, а также столкновения по поводу принуждения граждан к выполнению трудповинности.
§ 62. Сведения о санитарном состоянии мест заклюния.
§ 82. Сведения о количестве преступлений, о партийном составе обвиняемых и о количестве решений суда с применением высшей меры наказания печатать нв разрешается.
§ 91. Запрещается печатать сообщения о самоубийствах и случаях умопомешательства, на почве безработицы и голода».
Согласно «Перечню» не разрешалось также печатать «сведения о наличии медикаментов» в аптеках (I), «сведения о помощи в районах, охваченных неурожаем» и т. д. Не оставляла надежд для авторов особая пометка в конце этого перечня: «Рекомендуется в сомнительных случаях согласовывать материал с заинтересованными ведомствами». Мы снова видим здесь возврат к эпохе Николая I, когда расцвела так называемая ведомственная цензура (см. «Пролог»). В дополненный и переработанный «Перечень…» 1927 г., в связи с «обострением классовой борьбы», вошли и другие параграфы, предписывавшие запрещать сведения: «О волнениях, забастовках, беспорядках, манифестациях и т. п.; о политических настроениях, волнениях, забастовках в рабоче-крестьянских массах». Крайне любопытно примечание к этому параграфу: «Сведения о забастовках на частных предприятиях (кроме концессионных) печатать можно»: ясно, что нужно было скомпрометировать их в связи с принятым уже тогда решением Политбюро о свертывании Нэпа. Примета времени — в тех пунктах «Перечня…» 1927 г., которые как бы заранее готовили цензоров к начавшимся в конце 20-х — начале 30-х годов политическим процессам («Шахтинское дело», «Процесс Промпартии» и т. д.). Запрещено было публиковать материалы о «количестве политических преступлений», «о роспуске буржуазных и кулацких Советов и о репрессиях, предпринимаемых по отношению к ним», «об административных высылках социально опасного элемента, как массовых, так и единичных». Сведения о политических процессах «вредителей» печатались, конечно, в газетах того времени, но каждый раз исключительно с санкции партийных властей: самодеятельности здесь не допускалось.
Тщательно оберегалась тайна концлагерей (они тогда так и назывались) ОГПУ, о чем свидетельствует циркуляр 1926 г.:
«Главлит Секретно. Циркулярно.
13. У.26 г. Всем Гублитам и политредакторам.
За последнее время в периодической печати появился целый ряд статей и заметок о деятельности Соловецких концлагерей ОГПУ, о жизни заключенных в них, причем материалы об этом поступают из разных источников. Главлит предлагает не допускать без разрешения спецотдела ОГПУ помещения в прессе подобных статей, заметок и т. п. Зав. Главлитом (Лебедев-Полянский)» (I — ф, 31, оп. 2, д. 33, л. 97). Заметим все же, что тогда выпускался типографским способом даже журнал «Соловецкие острова», в котором печатали свои статьи, воспоминания, художественные произведения и т. п. сами политические заключенные, «ка-эры», как их называли. В 20-е годы выходил и ряд газет, печатавшихся в политических лагерях, — разумеется, под надзором «политико-воспитательной части» (в дальнейшем все это кончилось). В 1929 г. циркулярно запрещено было публиковать сведения о Беломорско-Балтийском канале; в 1933 г., как мы знаем, вышла целая книга о нем, написанная «инженерами человеческих душ» — советскими писателями, совершившими путешествие на него и наблюдавшие «перековку», но опять-таки по инициативе партийных органов.