Один из крупнейших философов и публицистов Русского Зарубежья Георгий Федотов в статье «Трагедия интеллигенции» тонко отметил такую особенность: «История русской интеллигенции есть весьма драматическая история и, как истинная драма, развивается в пяти действиях»9. По аналогии можно сказать, что и история советской цензуры следует канону классической трагедии. В ней мы тоже можем обнаружить пять актов или действий трагедии: I. Октябрь 1917 — июнь 1922 гг. — когда, в «доглавлитовский период», власть употребляла исключительно жесткие меры для подавления «буржуазной», «кадетской», «эсеровской» и прочей враждебной печати, меры преимущественно карательного характера. II. 1922–1929 — от создания Главлита до года «великого перелома», период Нэпа, когда шел поиск оптимального механизма подавления печати с помощью превентивной цензуры. III. 1930–1953 — годы тотального цензурного террора, полного торжества «утопии у влаоти». IV. 1954–1964 — десятилетие первой хрущевской «оттепели». V. 1965–1985 — годы так называемого «застоя». Но живая история не укладывается, конечно, в эту классическую форму: с 1985 т. начался и продолжается шестой акт драмы, свидетелями и участниками которой мы являемся. В августе 1990 г. был принят, после бесконечных дебатов, «Закон о печати», отменивший предварительную цензуру. Но, как мы все помним, в драматические дни августа 1991 г. ГКЧП одним из первых же указов ввел жесточайшую превентивную цензуру, запретив все газеты и другие органы массовой информации, кроме откровенных рептильных официозов — для собственного, так сказать, «употребления». Многие западные корреспонденты были поражены тогда тем, что в такой огромнейшей стране, буквально на всем ее пространстве, новоявленные спасители отечества заткнули в течение двух-трех часов рот «независимым» органам печати. Ничего странного в этом, впрочем, и не было: в нашей стране властвовала не подлинная свобода печати, а милостиво разрешенная, дарованная сверху «гласность». Новые диктаторы шли по накатанной дорожке, творчески используя опыт другого, удавшегося тогда, переворота — октябрьского, который также начался с удушения свободной прессы.
Несомненно, научный и читательский интерес к истории цензуры в коммунистическую эпоху будет расти и развиваться далее — по мере рассекречивания и открытия архивов. Она всегда вызывала острый интерес на Западе: в Лондоне выходил специальный журнал «Индекс цензуры», там же в 1969 г. зарубежные слависты и русские эмигранты организовали и провели научную конференцию на эту тему. Тронулся лед и в нашей стране. В сентябре 1991 г. Библиотека Академии наук СССР, Ленинградский отдел Института истории естествознания и техники и другие организации провели первую конференцию по проблеме «Свобода научной информации и охрана государственной тайны», выпустив тезисы докладов (Л., 1991; автор этих строк выступил па ней с докладом «Литература Русского Зарубежья под судом Главлита»), стали появляться отдельные заметки, а также воспоминания советских писателей, повествующих о своем опыте «общения» с цензурными инстанциями10.
Наша книга — первая в серии книг о советской цензуре, которая, следует надеяться, появится в свое время. Посвящена она первым двум «актам» драматической истории беспощадного подавления мысли и печатного слова. Время действия первого — октябрь 1917 — июнь 1922; второго — июнь 1922–1929 гг. Соответственно им посвящены первая и вторая части книги. Учитывая особенно настороженное и подозрительное отношение Главлита и других надзирающих инстанций к художественной литературе, автор счел нужным выделить историю преследования ее в эти годы в отдельную, третью, часть. В ней читатель найдет сведения о запрещенных или подвергшихся иным репрессиям рукописях и опубликованных книгах писателей, как русских, гак и зарубежных. Особое внимание здесь уделено цензурной политике в отношении писателей-«попутчиков» и эмигрантов.
Читатель, видимо, обратит внимание на то, что в книге в основном использованы документы из Центрального государственного архива литературы и искусства в С.-Петербурге, но произошло это вовсе не потому, что автор живет в этом городе. Им обследованы многие архивы Москвы, что дало в ряде случаев положительные результаты. Но непосредственно архивный фонд Главлита с 1922 по 1937 гг., по уверениям архивистов и даже согласно официальной справке бывшего Главлита, утерян. Автор и его коллеги пытались выяснить обстоятельства этой загадочной утраты, поскольку в нее трудно поверить, в бывшем КГБ СССР, но безрезультатно: ответ тот же — документы утеряны.