Уже уволенный от должности наркома в это время, Луначарский все-таки продолжал, оставаться правоверным марксистским критиком. Но иногда цензурный произвол выводил его из себя, что случалось, как уже говорилось выше, и ранее. На сей раз он коснулся его лично, а в еще большей степени — А. П. Чехова, которого юн высоко чтил. Об этом свидетельствует раздраженное письмо отставленного наркома своему бывшему подчиненному— начальнику Главлита Лебедеву-Полянскому, с которым ранее ему приходилось сталкиваться. Датировано оно 10 ноября 1929 г. и стоит привести его полностью, учитывая то, что оно до сих пор не опубликовано:
«Дорогой Павел Иванович! У меня были редакторы по изданию Чехова и рассказывали мне вещи, которым я отказываюсь верить. Они говорят, будто во всех инстанциях «Огоньку» дано количество бумаги, необходимое для выполнения взятых на себя обязательств по Чехову, но Вы будто не допускаете полного издания Чехова, урезываете его на целую треть и ставите издательство даже юридически в невыносимое положение, никаких объяснений такому Вашему разрешительному действию не даете и ссылаетесь на то, что у Вас есть для этого особые «идеологические причины».
Я слишком давно знаю Вас, чтобы поверить в возможность подобного факта. Я просил поэтому тт. Сандомирского, Зозулю и Кольцова сообщить мне эти факты в письменной форме, чтобы дать мне возможность точно запросить Вас, в чем тут дело.
Это, конечно, не запрос служебный, так как Народным Комиссаром я больше не состою, а запрос в товарищеском порядке. Как главному редактору по изданию Чехова — том невероятном случае, если бы дело обстояло действительно так — мне бы предстояло обжаловать Ваши действия в соответственные инстанции. Но это мне вовсе не хочется, так как я уверен, что нам с Вами легче договориться. С ком. приветом А. Луначарский».
К этому посланию приложено и письмо членов редколлегии «Огонька» Михаила Кольцова (главного редактора), Ефима Зозули и Германа Сандомирского, в котором изложена суть дела и которое тоже имеет смысл воспроизвести полностью:
«Анатолию Васильевичу Луначарскому. Главлитом прислано распоряжение, согласно которому оказывается запрещенным к выходу более одной трети сочинений Чехова: рассказы, повести, все пьесы, фельетоны, очерки, статьи, весь «Остров Сахалин», «Записные книжки» и неоконченные произведения. Запрещение совпало с объявленной общественными организациями «Чеховской неделей». Издательство должно, исходя из этого запрещения, немедленно опубликовать в газетах, что издание сочинений обрывается на половине 17-го тома, что разница будет выплачена деньгами. Конечно, такое объявление, помимо своего общественно-скандального характера, вызовет еще десятки тысяч денежных исков к государственному издательскому предприятию, что подписчики, доверяя советскому издательству и высылая деньги, рассчитывали получить все собрание сочинений, и теперь останутся с 16-ю томами, не имеющими никакой ценности, так как важнейшие произведения Чехова не даны. Оно исходит исключительно от одного Главлита и устно мотивируется «идеологическими соображениями» начальника Главлита, полагающего, что на Чехова можно дать 200, а никак не 288 листов.
Выпуская Чехова в заранее намеченном размере — 288 листов — редколлегия, Госиздат и издательство «Огонек» руководствовались постановлением комиссии т. Шмидта, разрешившей издательству «Огонек» самому распределить свою бумажную норму в 93 миллиона листов-оттисков. Не нарушая этой нормы, издательство обеспечило бумагу на сочинения Чехова рядом внутренних урезок, главным образом, сокращением тиража самого Чехова с 95000 до 75000 экземпляров. Еще недавно Комитет по делам печати подтвердил подобное внутреннее распределение, не нарушающее бумажной нормы «Огонька».
Оба эти документа хранятся в личном фонде Лебедева-Полянского (V — ф. 597, оп. 3, д. 11, л. 26–27), но ответа на письмо Луначарского в нем нет. Сам Луначарский. высоко ценил Чехова, написал еще в 1924 г. статью «Чем может быть Чехов для нас» («Печать и революция», 1924, № 4), а в декабре 1928 г. дал «Огоньку» обстоятельное интервью о предполагаемом издании собрания сочинений писателя, котороое тогда так и не было опубликовано5. В нем он подробно остановился на текстологических принципах издания, в частности, и на необходимости дать «образцового», «полного» Чехова, хотя и заметил, что «издательство, которое дает классика без обдуманной оправы, без освещения его с точки зрения нашего миросозерцания, совершает величайший грех по отношению к читателю. Мне кажется, что мы даем впервые собрание сочинений классика в такой тщательной обработке». Им написана вступительная статья к собранию сочинений, вошедшая в первый том; само же издание выходило «под общей редакцией А. В. Луначарского при ближайшем участии М. Горького». Мы не знаем, за отсутствием других документов, — сыграл ли авторитет этих двух имен или Луначарскому удалось отстоять «полного» Чехова на самом верху, но «Огоньковское» издание собрания сочинений Чехова вышло в 1929 г. в неурезанном виде: во всяком случае, упоминавшиеся в письме руководителей «Огонька» произведения все-таки вошли в него. Но сам Луначарский, занимавший часто двойственную и двусмысленную позицию, как бы сам в свое время подготовил этот цензурный инцидент. Разве не он в упоминавшейся выше статье «Чем может быть Чехов для нас», опубликованной в 1924 г., высоко отозвавшись о Чехове, написал, тем не менее, и такие слова: «Конечно, кое-что в Чехове отжило. Например, почти все, что относится к лирической печали, его плаксивая прекраснодушная интеллигенция, «Три сестры» и сорок тысяч братьев должны, конечно, быть заколочены в гроб»?6.