Цензура всех иностранных изданий вообще и эмигрантских, в частности, возложена была на Иностранный отдел (Иноотдел) Главлита. Несколько слов нужно сказать, в связи с этим, о «традиции», восходящей еще к XVIII в. Екатерина II, поначалу взявшая на себя роль «просвещенной государыни», разрешила беспрепятственный пропуск иностранных сочинений в Россию. Но, впрочем, после 1790 г., в связи с событиями Великой французской революции, боясь «революционной заразы», она уже стала применять меры к ограничению доступа таких книг. Совершенно маниакальной была ненависть к иностранным книгам сменившего ее на престоле Павла I, который вообще запретил ввоз в Россию каких бы то ни было зарубежных изданий, независимо от содержания. После выхода цензурного устава 1828 г. была строго регламентирована проверка привозимых изданий: для этой цели был создан особый Комитет цензуры иностранной, во главе которого, надо сказать, стояли крупные русские поэты (Ф. И. Тютчев, А. Н. Майков и другие). Как уже указывалось выше, в Ино-отделе Главлита работали более или менее образованные люди, во всяком случае знавшие иностранные языки, хотя крупных имен назвать мы и не можем. Дореволюционная иностранная цензура все печатные материалы, привозимые в страну, разделила на четыре категории: 1) подлежащие абсолютному запрету; 2) полностью разрешенные; 3) разрешенные только для определенных групп читателей или «для индивидуального пользования»; 4) дозволенные с купюрами1.
Как свидетельствуют тысячи рапортов чиновников Комитета цензуры иностранной, запрещались к ввозу в Россию сочинения, в которых обнаруживалось «неуважение к членам русской и других монархических семей», «изображение русских как неевропейских варваров», «оскорбление религии и морали», «резкая критика существующей в России власти» и т. д. Число запрещенных полностью к распространению книг также насчитывается тысячи, но все же в отдельные периоды официальная цензура смотрела на такие книги снисходительней, чем на отечественные, учитывая, что иностранными языками владеет образованная и, следовательно, состоятельная часть общества. Понятно, что особую бдительность проявляли цензоры к заграничным изданиям на русском языке, большая часть которых, начиная с А. И. Герцена, основавшего «Вольную русскую типографию» в Лондоне, носила революционный, антиправительственный характер.
Прямые переклички найдем мы здесь с деятельностью Иноотдела Главлита, в первой инструкции которого в 1922 г. было специальным пунктом отмечено: «Цензура печатных произведений заключается… в запрещении и разрешении ввоза из-за границы и вывоза за границу литературы, картин и т. п.». 12 июля 1923 г., то есть примерно через год, появился с грифом «Совершенно секретно» уже детализированный, специальный циркуляр Главлита, разосланный в подведомственные учреждения: «К ввозу в СССР не допускаются: 1) Все произведения, носящие определенно враждебный характер к советской власти и коммунизму; 2) проводящие чуждую и враждебную пролетариату идеологию; 3) литература, враждебная марксизму; 4) книги идеалистического направления; 5) детская литература, содержащая элементы буржуазной морали с восхвалением старых бытовых условий; 6) произведения авторов-контрреволюционеров; 7) произведения писателей, погибших в борьбе с советской властью; 8) русская литература, выпущенная религиозными обществами, независимо от содержания» (I — ф. 31, оп. 2, д. 9, л. 9).
Как может убедиться читатель, статьи циркуляра были сформулированы так широко и давали такой прот стор для проявления «индивидуальности» цензора, что практически любая, русская в особенности, книга, поступившая из-за рубежа, могла подвергнуться запрещению: наиболее универсальны в этом плане статьи 1, 2, 4. В области контроля за ввозимой печатной продукцией особенно тесными были контакты Главлита с органами тайной полиции. На таможенных пунктах непосредственное наблюдение за ней осуществлялось сотрудниками ГПУ, в дальнейшем тщательный анализ привезенных книг производился Иноотделом. Последний в своем отчете за 1928 г. прямо отмечает, что единственное учреждение, с которым приходится работать в постоянном и тесном сотрудничестве» — это органы ГПУ, с которыми «никаких острых конфликтов и недоразумений у нас не возникало». Видимо, отношения между двумя родственными организациями не всегда складывались гладко, поскольку далее в этом документе руководители Иноотдела Ленобллита скорбно замечают: «Однако товарищеских взаимоотношений создать не удалось». В чем же дело? Оказывается, ГПУ не полностью доверяет цензорам, повторно просматривая пропущенные ими издания (как мы помним, такая же практика существовала и в отношении «внутренних» изданий). «У работников Иноотдела, — доносят они, — создается впечатление, что Политконтроль (ГПУ) постоянно контролирует их работу, производя вторичную проверку уже проверенной литературы; это впечатление подтверждается тем, что время от времени представители ПК указывают, что в той или иной пропущенной Обллитом книге оказалась какая-то сомнительная фраза; очевидно, чтобы обнаружить эту фразу, кто-то должен был книгу прочесть. Такое положение вещей каждому партийцу должно представляться совершенно ненормальным, так как подобная параллельная работа может быть объяснена лишь наличием определенного недоверия к работникам Обллита, производящим просмотр» (I — ф. 281, оп. 1, д. 26, л. 22). Оскорбленные в своих лучших чувствах, заподозренные в притуплении классового чутья и бдительности, сотрудники Иноотдела и в ряде других обнаруженных документов жалуются на «параллелизм и дублирование» в контроле за изданиями, привозимыми из-за рубежа.