Как мы видим, Главлит предпочитал бы, чтобы в книге Романа Гуля, выпущенной советским издательством, были бы сделаны некоторые купюры, — там, где речь заходит о «зверствах красных» — или, во всяком случае, сведения эти были бы «опровергнуты» в предисловии. Любопытно, что цензурная выволочка в этом случае была сделана ни кому иному, как самому председателю Редакционной коллегии Госиздата РСФСР, старому заслуженному большевику Н. Л. Мещерякову (1865–1942), потерявшему «классовое чутье» (это один из случаев столкновения ГИЗа с Главлитом, неоднократно наблюдавшихся в 20-е годы). У Романа Гуля действительно вызывали ужас и отвращение кровавые эксцессы в годы гражданской войны, которые он видел сам, — в эту эпоху массового помрачения разума и души, причем безотносительно от кого исходящие, — от «белых» или «красных». Не случайно он посвятил свой «Ледяной подход» горячо любимой матери, стремившейся спасти своих юных сыновей и вытащить их из пекла братоубийственной войны, как не случаен и эпиграф иа Дантона в этой книге: «Я предпочитаю быть гильотинированным, чем гильотинирующим». Как подлинный художник и гуманист, он не мог оправдать эти ужасы никакими высокими, тем более «классовыми» соображениями.
Власти, надзирающие за литературой, стремились, искоренить в памяти народа подлинную правду об этих событиях, представить лишь одну их сторону. И. А. Бунин писал в «Окаянных днях»: «Нельзя огулом хаять народ!». А «белых», конечно, можно. Народу, революции все прощается, — «все это только эксцессы». А у «белых», у которых все отнято, поругано, изнасиловано, убито, — родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры, — «эксцессов», конечно, быть не должно»20.
Второй документ, касающийся Романа Гуля, помещен в упоминавшемся уже разделе главлитовского бюллетеня «Сведения о виднейших русских литераторах, эмигрировавших за границу»:
«Гуль Роман Борисович. В 1918 г. работал в газете «Донец». В декабре 1918 г. из Киева интернирован в. Германию. В Берлине принимает ближайшее участие в. журналах «Жизнь» и «Голос эмигранта» (который находится под сильным влиянием «Руля» и правых кадетов). Работал в бульварной и беспринципной газете «Время». Выпустил ряд книг, в том числе «Ледяной поход (с Корниловым)», разрешенную в РСФСР. Пишет рецензии в «Новой русской книге» профессора Ященко. Беспартиен, е уклоном в кадеты, но достаточно корректен по отношению к Соввласти. В книжке своей «Ледяной поход» прекрасно показал гибель и разложение корниловщины».
Такую характеристику Гулю дал, как следует полагать, другой цензор, не сличивший ее с приведенным выше отзывом на «Ледяной поход», помещенном в том же бюллетене Главлита, и отнесся и к самому айтору, и к его книге более снисходительно. Но Роман Гуль, надежд не оправдал: в конце 20-х годов он резко расстается со своими сменовеховскими иллюзиями, и до конца дней занимает непримиримую позицию в отношении большевизма. Думаю, что писатель, если бы каким-то чудом ему удалось в то время, в 1923 г., заглянуть в приведенные документы (что, конечно, трудно предположить: напомню, что они были сверхсекретными), он, возможно, еще раньше расстался бы с надеждами и иллюзиями, которые он разделял в первые годы эмиграции.
К 1928–1929 гг. закончилась своеобразная страница в истории взаимоотношений советской цензуры с литературой и печатью русского зарубежного рассеянья 1920-х годов. Как свидетельствуют многие документы, лишь частично использованные в этой главе, игры ГПУ и Главлита, за которыми стояла верхушка идеологического руководства, с эмигрантскими литераторами заканчиваются довольно быстро, примерно к 1925 г. «Вообще иллюзии единства советской и зарубежной литературы, — справедливо пишет Глеб Струве, — были в ближайшие год-два разрушены. Со стороны советской власти эти иллюзии перестали встречать поощрение, как только она убедилась, что сменовеховское движение выдыхается и больших практических результатов не принесет»21. Вот уже действительно: «мавр сделал свое депо…»— деятелям сменовеховского и евразийского движения удалось внести некоторый раскол и смуту в эмигрантскую среду, часть их вернулась на родину и была впоследствии уничтожена, другие разочаровались и отошли от этого движения.