Он пульверизирует.
Ну-ка теперь.
– Do-o-o!!! Положительно сипит. Необходимо пополоскать.
– Do-o-o!!!
– Do-o-o!!! Еще хуже.
Ах, черт возьми, нужно паровой пульверизатор. Он дрожащей рукой зажигает спиртовую лампочку. Пульверизация сделана.
– Do-o-o!
Надо еще. Еще сделано.
– Do-o-o!
Ну, теперь окончательно слышно, что сипит. Надо лечь и положить компресс.
Ужасное положение. Вечером петь, а тут… Ну-ка попробовать, помог компресс?
– Do-o-o! Вот так сипит!
Тенор схватывается за голову.
– Что делать?.. Горчичник?
Он ставит горчичник.
– Не попульверизировать ли еще?
Он пульверизирует.
– Не положить ли еще компресс?
Он кладет.
– Ну, теперь!
Тенор набирает воздуху, чтобы изо всей силы хватить «do», и из его груди вылетает отчаяннейшее:
– Ша-а-а-а!
Он схватывает себя за волосы, глядит кругом сумасшедшим взглядом, затем кидается к звонку.
Через час он лежит в постели.
Доктор прописывает шестой рецепт. Антрепренер разрывает на себе пиджак. Полный сбор возвращается обратно. Публика ругается.
Спектакль отменен «по болезни тенора». Это вечная, старая, но всегда новая история. Если же, при всем желании, тенор не заметит в горле никакой красноты, – у него непременно зачешется в носу, – и он будет промывать нос до тех пор, пока вместо «do», у него не получится:
– Но-о-о-о!
Они лечатся от скуки и заболевают от лечения.
Баритон[11]
Он никогда не лечится. Он постоянно здоров. И знаете – почему? Благодаря шерстяной фуфайке.
– О, эта шерстяная фуфайка!
Это трагическое восклицание принадлежит одной пожилой даме, с которой мы однажды разговорились о воспоминаниях ее молодости. Она произносила «о, эта шерстяная фуфайка!» с таким видом, как будто речь шла о каком-нибудь чудовище.
И это было, действительно, чудовище, которое разлучило ее с любимым человеком. Если верить ее словам, – а ей незачем было лгать: все это дела давно минувших дней, – эта фуфайка каким-то шерстяным призраком стояла между ними.
Она урывается от мужа на пять минут и забегает к нему в отель, чтобы обменяться парой слов и тремя поцелуями. А он вместо того, чтобы кинуться к ней навстречу, кричит из соседней комнаты:
– Погоди, погоди, я еще не одет. Сейчас выйду.
– Ах, Боже мой. Да не фрак же ты, надеюсь, надеваешь!
Каждая минута дорога, а он кричит:
– Не фрак, но я запутался в моей шерстяной фуфайке.
После спектакля она ждет его на углу в карете так долго, что карета начинает обращать на себя внимание городового.
– Наконец-то! Почему ты так долго? А, я понимаю! Ты ухаживаешь за примадонной…
Он смотрит на нее удивленными глазами:
– За примадонной?! Вот глупости! Просто человек куда-то забросил мою фуфайку, и я долго не мог ее найти.
Везде и всегда шерстяная фуфайка!
Ему предлагают очаровательнейшую поездку за город, а он говорит:
– Хорошо, я могу поехать, потому что на мне моя фуфайка.
Ему говорят:
– Ты пел сегодня, как маленький бог.
А он отвечает:
– Да, я был в голосе, потому что всегда ношу мою фуфайку!
Не дай Бог никому любить человека, который носит шерстяную фуфайку!
Так закончила свой рассказ бедная, фуфайкой убитая женщина.
Basso profundo[12].
Милейший человек, которого жестоко обидела судьба.
Дать голос, с помощью которого можно только напугать женщину.
На сцене изображает злодеев, а в жизни всегда добродушнейший человек.
Его несчастие – его голос.
Им очень дорожат в отеле. Он тихий, прекрасный, спокойный жилец. Он возвращается сейчас же, после спектакля, и швейцарам не надоедают из-за него никакие дамы, потому что он, по самому голосу, несколько философ и стоит «выше этих пустяков».
Но его голос!
В один прекрасный день ему от скуки приходит фантазия испробовать свой голос.
А ну-ка:
– Fa-a-a!
В номере справа испуганно взвизгивает собака. В номере слева жилица от испуга падает в обморок. Из номера напротив вылетает перепуганный господин с заспанным лицом.
– А? Что? Где горит? Что горит?
Но басу понравилось его «fa», и он решает для собственного удовольствия пустить как следует.
– So-o-o-ol!
Нота за нотой, одна громоподобнее другой, летят друг за дружкой.
Собака в номере справа заливается страшным, душу раздирающим лаем.
Соседка слева от испуга испускает истерические вопли.
Господин, живущий напротив, кричит:
– Хозя-я-яина!!!
Где-то плачут дети. Какая-то старушка с испуга попадает в чужой номер.
И надо всем этим гремит:
«Пиф, паф, пуф!
Тра-ля-ля!»
распевшегося певца.
К вечеру ему отказывают от квартиры и возвращают назад деньги.