Вчера она явно казалась мне кем-то другим, но сегодня мы уже были не знакомы.
― А где телефон? ― пытаясь усмирить пробудившуюся вместе со мной неловкость, что мне была вопиюще несвойственна, я приподнялся с подушек, и ещё раз недоверчиво осмотрел свой вчерашний выбор. Голая девушка с ненакрашенным аккуратненьким личиком выглядела довольно умиротворённо, обосновавшись под моим одеялом.
― Держи, Брэндон, ― незнакомка потянула руку к тумбочке, что располагалась с той стороны кровати, на которой она уснула, и не глядя вложила мне в ладонь разрывающийся от гнусной мелодии мобильник. То, что она запомнила моё имя, тут же постыло отозвалось в рёбрах.
Чтобы не терять необидных поводов выпроводить случайную гостью из своей квартиры, я не стал её расстраивать, что звонил не будильник на работу, которой у меня больше не было. Припомнить себе это стоило любых надежд на привычно праздное существование, несмотря на ожидания смириться с упущенной возможностью в как можно более скором будущем, поэтому я не удержал тяжкий вздох. Я и сам себя готов был обмануть, что всё в порядке, и вместо незаслуженно подробного честного рассказа, моя спутница получила лаконичный благодарный кивок.
― Начальник зол, ищет меня. Так что, пора собираться.
Хоть и прошло с несколько минут после нашего утреннего зрительного знакомства, ещё не осознавая всех последствий давящей на мозги совести, я поспешил избавить себя от присутствия девушки. Вероятно, у них с Мишель не было ничего общего. Кроме странной смеси нежности и необъяснимой уверенности, каким-то образом уживающейся по соседству с посредственным стеснением. Она явно не практикует регулярные знакомства в клубах, а на печального блондина польстилась из-за обманчивой обходительности и излишнего романтизма, который нашёл на меня после разрыва с лапулей. Решила открыться проходимцу и ошиблась. Как и Мишель…
Пока рыжеволосая девушка растерянно осматривалась, явно не желая покидать постель так скоро, я с замиранием сердца уставился в телефон, с трудом сглатывая в пересохшем горле. В висках запульсировало, а раскалывавшаяся голова никак не могла угнаться за мыслями, взвихрившимися, как снег на ледяном ветру: звонил, действительно, Крэг. Его имя, высветившееся на экране, рябило в глазах, и я, пытаясь усмирить накатившее волнение, закусил губу, приподнимаясь с подушек.
― Ну ничего, я понимаю, нужно бежать. А можно поинтересоваться, когда ты будешь свободен? ― рыжеволосая гостья явно не понимала намёков, а от внезапного звонка я потерял возможность изъясняться доходчиво, поэтому беспомощно заглянул в её пытливые, слегка взволнованные глаза. Не зная, как мне одолеть одновременно две настойчиво требующие внимания проблемы, я убавил громкость телефона, и внимательно осмотрел заискивающую гостью, имя которой по-прежнему не знал. Зато теперь я знал наверняка, что и она стала жертвой обманутого мной доверия.
― Честно сказать, я не свободен. Я люблю одну девушку, и она не выходит из моей головы, ― не веря собственным ушам, я наблюдал за тем, как и собеседница недоверчиво встретила моё неловкое откровенное признание. Ещё вчера говорить о чувствах было сущим бредом… ― Извини, но я ничего не помню. Только то, что мне нужно было забыть её хотя бы на время, чтобы не было так тошно.
Добровольно сдаваться перед незнакомкой, что самостоятельно согласилась на роль одноразовой игрушки, выглядело ещё большей невозможной глупостью, если бы только от меня не ждали продолжения. Прежний я никогда бы так не поступил, а нашёл бы способ выдворить прилипалу.
― Брэндон, я знаю. Ты так много о ней рассказывал… Ты предупредил меня, так что, всё в порядке, ― она, будто оправдываясь, пожала плечами, и жалостливо склонила голову, тряхнув спутавшейся рыжей копной. ― Я всего лишь хочу помочь, тем более, что ты сам попросил.
Мгновением ранее я и думать не мог, что неутихающая в солнечном сплетении боль может воспламениться с ещё большей силой. И если порядком опьяневшей головой вчера я понимал, на что иду, то сейчас просьба излечить от душевных страданий прозвучала как нечто ущербное.
― Ты не могла бы уйти? ― сморщившись от тошноты и невыносимого жара в груди, я как можно более моляще поджал губы. ― Правда, я спьяну сделал большую ошибку.
Она всё ещё была голая, и даже не старалась спрятаться, но смущение залегло в её скрестившиеся руки после очередной моей циничной просьбы. Только лишь на минуту помедлив, девушка поднялась с кровати и торопливо подобрала свои вещи с пола, чтобы напоследок обернуться и уже обозлённо озвучить подытог нашей злополучной встречи.
― Зачем обвинять алкоголь, когда ты и трезвый хорош? ― не утруждаясь отвечать на колкий риторический вопрос, я проследил, как на рыжеволосой оказалась одежда, готовясь послушно выслушать всё, что заложница моих ночных страданий посчитает нужным сообщить перед уходом. И судя по всему, ей было, что сказать. ― Никакой ошибки здесь нет: любил бы — не стал искать утешения у другой. Ты самостоятельно решил сделать эту девушку очередной в своём списке. И пока что, я в нём последняя. Спасибо за нежную ночь!
С презрением выплюнув последнюю фразу, незнакомка развернулась в сторону холла, чтобы по моей наглой просьбе исчезнуть, а затем ей вслед звучно хлопнула дверь. С запозданием до меня долетел смысл её информативного заявления, ведь я всё крутил в руках телефон с несколькими пропущенными от Макарти, пытаясь предугадать, звонит ли наставник по такой мелочи, как возврат пропуска на вахту театра. Но вот квартиру окутала гудящая тишина, и лишь шлейф женского парфюма ещё благоухал вокруг моей пошатывающейся от тремора головы.
Эта девица сказала вслух то, чего я боялся услышать до дрожи. Мельком пробежала мысль, что неспроста я подцепил в баре именно её, но я быстро задушил эту предательскую идею в гуще сожалеющих умозаключений. Бешенные собаки громко лают и агрессивно кусаются, если лупить их палкой ― справедливо не только для мимолётных ночных спутниц, но и для меня самого. Только неразборчивый лай редко доходит до моих ушей. Сегодня был тот самый случай.
Секс с рыжеволосой незнакомкой и любой другой, что могла оказаться на её месте, не значил для меня ничего, кроме способа убить время, которого у меня было в избытке. Затянувшаяся история с театром подошла к своему логичному завершению, всё вернулось на круги своя: артисты ― в труппе, Брэндон Форд ― заводит бесполезные знакомства с женщинами и много выпивает, не прошло и суток. Только я никак не мог понять, прибегнув к старым добрым методам, зачем я пытался оправдаться, приукрасить на утро то, что заведомо было обезображено, зачем рассказал первой встречной всё, что терзало меня с того дня, как Мишель влетела в переполненный танцевальный зал на мастер-класс? Конечно, я любил её. Эта пьянящая идея так и оставила меня уязвимым в глазах наставника и хрупкой танцовщицы.
Но сейчас парой неосторожных фраз мне словно вернули хлипкое прикрытие. Любящий человек не станет искать утешения на стороне… Было в этом что-то до омерзения справедливое и неоспоримое. И вместе с тем я точно знал, что не ошибся в чувствах, ведь иначе, чем любовь, нужду в существовании Мишель на одной планете со мной, нельзя было назвать. Просто я глупо полагал избавиться от привязанности к танцовщице, подменив её кем-то другим, но по итогу осквернил и без того ноющее, щемящее чувство, застрявшее в рёбрах. С каждым моим безрассудным действием и словом становилось только гаже, конца этой гнилой трясине, что порождала всё большую невыразимую боль, не было видно.
Я ещё раз осмотрел руины испорченной романтики на полу своей комнаты и откинулся на грязную кровать. Постельное бельё было какое-то холодное или даже влажное, пахло чужим человеком, когда как я не жаловал гостей уже неопределённый срок с момента моего неожиданного трудоустройства. Омерзительное послевкусие этой ночи вынуждало организм испытывать тягостную тошноту, которую я старался сдержать, потирая виски.