За кулисами тайных событий

Старый конквистадор

Углубясь в неведомые горы,
Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры,
Нависали снежные громады

Восемь дней скитался от без пищи,
Конь издох, но под большим уступом
Он нашел уютное жилище,
Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц,
Песни пел о солнечной Кастилье,
Вспоминал сраженья и любовниц,
Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.

Красиво, но не из мира сего. Впрочем, это не литературная оценка или критика, это моё личное мнение. Мне больше нравится поздний Гумилёв, когда он естественен, глубок, лиричен и трагичен:

Позор

Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой — боже присно сущий! —
Так жестоко осужден страдать.

Если б кликнул я мою собаку,
Посмотрел на моего коня,
Моему, не повинуясь знаку,
Звери бы умчались от меня.

Если б подошёл я к пене моря,
Так давно знакомой и родной,
Море почернело бы от горя,
Быстро отступая предо мной.

Каждый день мой, как мертвец, спокойный,
Все дела чужие, не мои,
Лишь томленье вовсе недостойной,
Вовсе платонической любви.

Пусть приходит смертное томленье,
Мне оно не помешает ждать,
Что в моём грядущем воплощенье
Сделаюсь я воином опять.

Хорошо понимаю, что маститые, уважаемые литературные критики разнесут в пух и прах мои оценки и суждения по поводу самобытного творчества большого русского поэта.

Но ещё раз подчёркиваю, что это не литературное исследование, а попытка открыть новые неведомые страницы в биографии Гумилёва. Ведь судьбу поэта просто не понять, не испив духовной мысли из родника его творчества. Здесь просто необходимо хотя бы соприкоснуться с музыкой стиха. Впрочем, продолжим наше путешествие в прошлое…

Перед самой войной 1914 года Гумилёв совершает ещё одно путешествие в Абиссинию. Об этом свидетельствуют не только новые стихи, но и путевые очерки, которые публикуются в журнале «Нива».

Уже в конце августа 1914 года Николай Гумилёв уходит добровольцем на фронт. Он попадает во взвод конной разведки, где постоянный риск и опасность, рейды в тылу врага. Об этом остались документальные очерки Гумилёва, который находит время между боями, чтобы писать «Записки кавалериста», которые печатались в 1915–1916 годах в газете «Биржевые ведомости». Остались и поэтические свидетельства переживаний Гумилёва в этот период.

Второй год

И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно издевается
Над нашей мудростью война.

Вслед за ее крылатым гением,
Всегда играющим вничью,
С победной музыкой и пением
Войдут войска в столицу. Чью?

И сосчитают ли потопленных
Во время трудных переправ,
Забытых на полях потоптанных
И громких в летописи слав?

Иль зори будущие, ясные
Увидят мир таким: как встарь:
Огромные гвоздики красные
И на гвоздиках спит дикарь;

Чудовищ слышны рёвы лирные,
Вдруг хлещут бешено дожди,
И всё затягивают жирные
Светло-зелёные хвощи.

По-разному можно оценить эти стихи. Литературные критики посчитали сколько раз, где и когда было опубликовано это стихотворение и что по ряду строф оно совпадает с его же более ранним стихотворением «Двенадцатый год». Всё это может быть и так. Но для меня важна гражданская позиция Гумилёва. Нет, он не стихоплёт, для которого вычурность стиха превыше всего, как это пытаются представить отдельные критики. Да, он аристократ в поэзии и может красиво и вычурно писать. Но это лишь форма стиха. Душа и чувства Гумилёва реально проступают в заключительном четверостишии этого стихотворения:

Не всё ль равно, пусть время катится,
Мы поняли тебя, земля:
Ты только хмурая привратница
У входа в божии поля.