Атмосфера интриг и шантажа в среде сталинской бюрократии не могла поддерживаться без компроматов друг на друга. Особенно острая потребность в них почувствовалась в обстановке погромов «декоративной» политической оппозиции (эсеров, меньшевиков, троцкистов, сапроновцев, безвожденцев и пр.) в 20-е годы. Агентурное осведомление, перлюстрация, донесения бывших полицейских структур — все было сориентировано на добычу компромата. Сталин и сам поучал, что в этом деле основными методами являются слежка, шпионаж, залезание в душу и даже издевательство.
Но, с одной стороны, во всем этом не хватало эпатажа, с другой — власти опасались неожиданной утечки сведений о себе и особенно некоторых деталей из личной и политической жизни до и в период октябрьских событий.
Такие сведения необходимо было заполучить немедленно, а их носителей тщательно изолировать. Арест в 1925 году Полномочным Представительством ОГПУ в Ленинградском военном округе (ПП ОГПУ в ЛВО) Михаила Николаевича Лебедева, одного из руководителей Контрразведывательного Отделения (КРО) штаба Петроградского военного округа (ПВО) в годы первой мировой войны, показал, что эти опасения большевистского руководства не были лишены основания.
Тогда впервые Сталин через Генриха Ягоду, лично наблюдавшего за ходом следствия по этому делу, узнал о существовании в КРО ПВО особой картотеки на представителей различных политических партий и групп, действовавших в России до октября 1917 года, которую по крупицам собирали царские контрразведывательные службы и аналогичные структуры Временного правительства.
Позже, когда были арестованы еще 17 бывших сотрудников контрразведки Временного правительства, выяснилось, что «большевистский» раздел специальной коллекции КРО ПВО, насчитывающий около 500 карточек, имел красный цвет, за что и получил среди сотрудников название «красная картотека».
Значительная часть этих документов содержала информацию о партийной деятельности и некоторых обстоятельствах личной жизни руководящих персон РСДРП, хранила сведения оперативного характера, шифры литерных дел и агентурных разработок по ним. Специальной символикой помечались материалы на платных агентов и осведомителей в большевистской среде. В картотеке были представлены материалы на Зиновьева, Каменева, Свердлова, Сталина, Молотова, Бухарина, Ленина. В ней упоминались некоторые адреса явочных квартир, мест отдыха, круг знакомых, средства существования и многое другое. Потенциально картотека становилась удобным оружием шантажа и преследований.
Картотека содержала сведения и о финансовых операциях большевистских дельцов, нанесших ущерб партии и ее организациям, но скрытых руководством от рядовых членов. Перехваченные КРО ПВО закодированные телеграммы большевистских финансовых эмиссаров свидетельствовали о возрастающей их активности, особенно к осени 1917 года. Где и каким образом большевистский центр в Петрограде доставал такие средства, оставалось для контрразведчиков загадкой.
Главное, что вытекало из первичных сведений, полученных о «красной картотеке» в ходе допросов, сводилось к следующему: Временному правительству удалось спасти «агентурные записки», личные дела секретных сотрудников и практически все архивы подразделений Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов. Однако многое из имеющегося не могло быть использовано любителем «острых политических блюд» для нужд своей убийственной кухни. Где-то в недрах хранилищ оставались очень важные компроматы и найти их нужно было в самые короткие сроки. Травле политической оппозиции явно недоставало охотничьего азарта и хитроумной изобретательности.
Хотя М.Н.Лебедев в 1925 году дал довольно подробные объяснения о целях и задачах КРО ПВО в годы первой мировой войны, восстановить на допросах все подробности исчезновения «красной картотеки» в октябрьские дни он не смог. Не удалось это сделать и сотрудникам контрразведки Гредингеру (арестованному в начале 1928 года) и Коропачинскому, занимавшимся в феврале-октябре 1917 года в КРО округа политическими делами. О ее судьбе мог поведать, пожалуй, только последний начальник контрразведки ПВО Николай Дмитриевич Миронов, но большевики «потеряли» его сразу же после революционных событий. По инструкции КРО ПВО картотека подлежала консервации, а за ее сохранность нес ответственность один из сотрудников отделения. Возможно, что она была вывезена в Вологду вместе с другими важными документами военной контрразведки ПВО. По косвенным свидетельствам, это должен был осуществить Волькенштейн. Что касается материалов, на основе которых пополнялась картотека, то все они были уничтожены еще до переворота.