Тем временем угроза войны в Европе продолжала стремительно нарастать, и в поддержку заключения договора с Советским Союзом выступали все более широкие слои общественности, а также реалистически мыслящие деятели Англии, Франции и некоторых других стран. Если осенью 1938 г., по данным зарубежных источников, во Франции Мюнхенское соглашение одобрили 53% опрошенных, а против него были 37% (остальные воздержались), то летом 1939 г. за применение силы в случае агрессии Германии против Польши высказались 76% (в Англии — 87%), а 81% французов требовали союза Франции с СССР. С этим уже не могли не считаться правительственные круги Англии и Франции, и на переговорах с СССР 25 июля англо-французская сторона приняла давнее советское предложение о проведении военных переговоров, но это, однако, не означало существенного изменения позиции Лондона и Парижа. Чемберлен 30 июля записал в своем дневнике:
«Англо-советские переговоры обречены на провал, но прерывать их не следует, напротив, надо создавать видимость успеха, чтобы оказывать давление на Германию».
По решению Политбюро ЦК ВКП(б) советскую делегацию — военную миссию возглавил народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов. В состав ее входили начальник Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошников и другие видные военачальники.
Советская миссия была уполномочена вести переговоры и подписать военную конвенцию с Англией и Францией, направленную против агрессии Германии и ее союзников.
Делегации Англии и Франции были представлены незначительными лицами: английскую миссию возглавил адъютант короля адмирал П. Дракс, французскую — член военного совета генерал Ж. Думенк. Обе миссии прибыли в Москву, не имея официальных полномочий на подписание военного соглашения.
Как свидетельствуют английские документы, перед Драксом была поставлена одна задача — тянуть время. В инструкции для делегации указывалось, что «британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах». Военные переговоры с СССР британская дипломатия рассматривала всего лишь как еще одно средство давления на Германию.
Бесперспективность переговоров стала для советского правительства очевидной при обсуждении вопроса о пропуске советских войск (в случае начала германской агрессии) через территорию Польши. 14 августа Ворошилов предложил Драксу и Думенку разъяснить их точку зрения по этому кардинальному вопросу.
На следующий день, сообщая план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии Шапошников заявил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 8—10 тысяч танков, 5—5,5 тысячи боевых самолетов.
17 августа 1939 г. подкомиссия британского Комитета начальников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил, представила кабинету министров чрезвычайно важный доклад. В нем говорилось, что без «быстрой и эффективной русской помощи полякам не приходится рассчитывать на то, чтобы продолжительное время выдержать германское наступление на суше и в воздухе. В такой же степени это относится и к румынам, за тем лишь исключением, что время у них будет еще более ограниченным». Подкомиссия также считала, что заключение договора с Россией представляется лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией эти страны отклонят.
Но Чемберлену и его кабинету германское нападение на Польшу и его последствия виделись совсем в ином свете. Их заблуждение отражено в высказывании английского военного атташе в Москве полковника Файэрбрейса:
«В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В этом случае вскоре после начала войны немецкие войска окажутся на советской границе. Несомненно, что затем Германия предложит западным державам сепаратный мир с условием предоставления ей свободы для наступления на восток».
Конечно же, и в Париже, и в Лондоне знали об антисоветской позиции польского и румынского правительств, об их несогласии принять совместные с СССР меры для пресечения германской агрессии. Член французской военной миссии на московских" переговорах капитан, а впоследствии генерал А. Бофр цинично писал об этом так:
«Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить (затянуть. — А.О.) переговоры…»
Ход ни к чему не приводивших переговоров определяла позиция Англии, в меньшей мере — Франции, правительство которой во многих аспектах следовало в фарватере британской политики.
СССР, окончательно убедившись в бесплодности диалога с западными державами, все больше склонялся к принятию германских предложений…
Взаимное недоверие, стремление добиваться собственной безопасности за счет других, нежелание учитывать интересы партнеров по возможному соглашению, политическая близорукость привели лидеров европейских стран к жестокому просчету — к недооценке смертельной опасности, которую нес фашизм каждой из них и всему человечеству.
Таким образом, СССР не смог выйти из изоляции, в которой он оказался после мюнхенского сговора. Продолжались бои на Халхин-Голе. Не исключалась — так полагали в Кремле — и возможность «нового Мюнхена». Необходимо было обеспечить безопасность СССР и не позволить втянуть его в надвигавшуюся войну.
Агрессия Германии против Польши казалась уже неизбежной. Явные и тайные пружины дипломатических контактов в сложном переплетении переговоров между западными державами и СССР, Англией и Германией, Германией и Советским Союзом сжались до предела. Европа пребывала в ожидании войны. В образовавшемся политическом цейтноте все неагрессивные страны стремились обеспечить себе наилучшие позиции как при сохранения мира, так и на случай войны.
С приближением срока нападения на Польшу (часть войск вермахта уже выдвинулась к польской границе, в стране шла частичная мобилизация) Гитлер спешил изолировать Польское государство, не допустить советско-англо-французского соглашения. Зная о стремлении СССР избежать втягивания в войну и добиться гарантий для Прибалтики, Берлин готовился предложить ему пакт о ненападении, который отвечал национальным интересам Советского государства и в то же время позволял Гитлеру воевать с Польшей без вмешательства СССР. Он предлагал нашей стране то, в чем ей отказывали западные державы.
Военно-политическое положение в Европе рассматривалось 11 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание было уделено готовящемуся нападению Германии на Польшу и попыткам Гитлера договориться с Чемберленом. Видя бесперспективность московских англо-франко-советских переговоров, Политбюро сочло целесообразным вступить в официальное обсуждение возможных германских предложений, о чем известить Берлин.
14 августа статс-секретарь германского МИД Вейцзеккер поручил послу Шуленбургу сообщить Советскому правительству, что «если Россия предпочтет союз с Англией, то она неминуемо останется одна, лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с рейхом, он обретет безопасность, которую он так жаждет. И получит все гарантии для ее обеспечения».
15 августа Шуленбург был принят Молотовым. Германский посол зачитал полученное им днем ранее послание Риббентропа с заверением в том, что правительство Германии не имеет «никаких агрессивных намерений» в отношении СССР и предлагает урегулировать «к полному удовлетворению обеих сторон» все спорные проблемы, для чего в Москву в самое ближайшее время готов лично прибыть министр иностранных дел.
Молотов в связи с этим заявил, что для советского руководства «важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения», а также о гарантиях для Прибалтийских государств и сдерживающем влиянии Германии на Японию.
17 августа Шуленбург сообщает Молотову о согласии Германии заключить с СССР пакт о ненападении, дать совместно с Советским Союзом гарантии Прибалтийским государствам и повлиять на Японию с целью улучшить и укрепить советско-японские отношения. Для решения этих вопросов правительство рейха настаивало на срочном принятии в Москве Риббентропа, которому Гитлер дал все необходимые полномочия.