Выбрать главу

— Без воздуха!

— Без воды!

Ответы сыпались вразнобой.

— Без воздуха можно, отче. Рыбы-то живут, — сказал Прокша, но, подумав, покачал головой: — Нет, не живут, поди. Они тоже дышат, только жабрами.

Все засмеялись.

— Истинно так, — подтвердил отец Иван. — Воздух и в воде пребывает. О воде я ныне и хочу побеседовать с вами. Сия стихия омывает землю и является нам в трёх видах: в виде влаги небесной — града, дождя и снега; в виде влаги сладкой, речной и колодезной, а в морях солёной; опричь того — в виде пара. Солнце греет землю, и пар восходит к небесам, и так родятся облака, кои снова изливаются на землю дождём, и снегом, и градом. «Всё возвращается на круги своя», — сказано в Священном писании. Тако и человек: из земли сотворён он господом богом и в землю уйдёт.

— Отче, а почто вода в морях горькая? — спросил кто-то из мальчиков.

Поп Иван вздохнул так, что по избе будто ветер прошёл, и поник головой.

— Того я не ведаю пока, — печально сказал он. — А лгать вам не смею. Вся премудрость человеческая заключена в книгах. Я же, грешник, и половины не одолел из тех, что у нашего князя в хранилище лежат. Их там поболе тыщи — и греческих, и болгарских, и латинских. Может, когда и сыщу нужный ответ, а коли мне не суждено — вы сыщете. Потому и хочу всем сердцем научить вас грамоте и к книжному почитанию приохотить. Ибо ум без книг яко птица опешена. Сие крепко запомните, дети мои.

Отец Иван взглянул на песочные часы византийской работы — ручеёк в них уже иссяк, и пустой верхний шарик отбрасывал на стену радужное солнечное пятно.

* * *

На дворе стоял конец октября. Лужи пучились голубым перепончатым ледком, но снегу ещё не было. Орали вороны.

Из дворов пахло дымом, горелой шерстью и солодом — готовясь встречать Дмитриев день, черниговцы резали и палили на соломе свиней, коптили окорока и в каждом доме затевали хмельное питьё. К этому празднику, как говорит пословица, и воробей под кустом брагу варит.

Отец Иван размашисто шагал по улице, то и дело отвечая на поклоны встречных. Рядом насилу поспевали Воибор и Прокша: наставник обещал дать им книгу про Александра Великого.

Поп жил при соборе Спасо-Преображения, в небольшой узкой келейке, где стояла только деревянная лавка да напротив неё стол, весь заваленный пергаментными свитками.

— Вот вам книга, читайте её не торопко, с раздумьем, — сказал священник. — Не обессудьте, что ничем вас не потчую, — недосуг. Зван нынче ко князю Всеволоду Юрьичу.

Мальчики, поблагодарив, ушли. Отец Иван надел новую рясу, причесал гребнем бороду и волосы. Всякий раз, идя к молодому князю, он испытывал непонятное волнение. Чутьём знатока человеческой породы он угадывал во Всеволоде личность крепкую и незаурядную, с огромным запасом духовных сил, пока ещё не нашедших себе применения.

Свели их тавлеи[19]. Князь Святослав, сам большой любитель этой игры, как-то обмолвился, что в Чернигове у них со Всеволодом есть лишь один достойный соперник — отец Иван. На другой день Всеволод пригласил попа к себе, и они проговорили до вторых петухов. Священник удивил молодого князя широтой ума и своеобычным, чисто русским взглядом на вещи. Вообще-то образованных людей при черниговском дворе было не занимать. Особенно выделялся учёностью епископ Порфирий, но ум у него был сухой и сугубо книжный. Все житейские насущные разговоры он непременно уводил в богословские дебри, и зерно истины оказывалось погребённым под ворохом словесной шелухи.

В горнице Всеволода священника ждал накрытый стол.

— Садись, отче, ешь и пей, — сказал князь. — На меня не гляди, я отобедал.

— Ты чем-то озабочен, князь? — спросил священник. Всеволод кивнул.

— Сердце не на месте. Вестей от Михаила всё нет — ни хороших, ни худых. — Он прислонился спиной к печи и тихо добавил: — А у меня завтра именины. Князь Святослав и подарок уж преподнёс.

Всеволод усмехнулся и поставил на стол плоский ящик из тиснёной кожи. Открыв золотые застёжки, он достал доску шириной в две ладони и протянул гостю. С кипарисовой доски на священника глянул лик незнакомой девушки. В продолговатых её глазах, полузатенённых тёмными ресницами, в гордом очерке носа и смуглом румянце проступало что-то нерусское. Девушка была одета в тяжёлое византийское платье, на голове её сверкал усыпанный жемчугом трёхрогий венец.

— Кто она? — спросил отец Иван, отводя взгляд от изображения.

— Ясская княжна Мария. Князь Святослав прочит её в жёны мне. Что скажешь, отче?

— Хороша дивно, — помедлив, откликнулся священник. — И очи ласковые, добротой светятся. Впрочем, может статься, сие есть заслуга живописца. Знатна?

вернуться

19

Тавле́и — шахматы.