— И на том спасибо, а теперь ступайте по домам, — повторил Михаил, насилу удерживая стон: раненую ногу жгло, будто калёным железом.
Московское ополчение повернуло назад. Уходивших никто не попрекал, только Кузьма Ратишич сказал Всеволоду:
— Стены их от Глеба не спасут, ну да бог им судья.
На третий день похода разгулялась гроза и хлынул ливень. Люди торопливо стаскивали с себя доспехи и складывали на возы, под рогожи. В неживом свете молний мокрые латы и кольчуги вспыхивали белыми искрами; под тысячами ног сопела и чавкала напоенная водой земля, заглушая пение ветра в древесных вершинах; на спусках скользили и вылезали из хомутов обозные кони, их широко расставленные копыта вспарывали глину лоснящимися бороздами.
Ливень был тёплый, как парное молоко, и его не ругали, а похваливали. В каждом воине жил второй человек, хлебороб или сын хлебороба, который понимал, что влага эта благодатна и целебна для засеянных пашен.
Кузьма Ратишич ехал рядом со Всеволодом и отфыркивался, словно кот, намочивший усы, но лицо у него было довольное. Всеволод расспрашивал его, много ли войска стоит в самом Владимире.
— Один полк суздальский, да и тот из чёрных людей, — отвечал мечник. — Крепко драться они не станут. А вот кого Ярополк приведёт из Ростова, про тех сказать не берусь. Боярские челядинцы что псы — хоть хозяин и бьёт их, зато костью жалует, они и рады. Но ты, княже, духом не падай, много ли холуёв против всего народа наберётся? Да и церковь за вас стоит. Ярополк-то по неразумию своему отнял у неё и доходы, и сёла.
«Это даже хорошо, что он попов обидел, — подумал Всеволод. — Церковь надо не врагом — помощницей под рукой держать. У колоколов голос погромче княжеского, по всей Руси слышно».
— Какой завтра день? — спросил Всеволод.
— Неделя[31] князь, пятнадцатое июня.
Так шли до позднего вечера. На ночлег остановились в сосновом бору, выбрав место посуше. Всеволод сам объехал весь стан, проверил сторожевое охранение и распорядился, когда и какому отряду заступать смену. Воины рубили лапник для постелей, вбивали в землю рогульки для котлов и доставали из мешков съестные припасы. Дождь перестал, только шуршали и шлёпали капли, сползая с ветвей.
Всеволод присел у костра рядом с Михаилом и спросил:
— Как рана-то?
Михаил осторожно помял пальцами больную ногу.
— Терпеть можно. Завтра на коня сяду.
— Гляди, не стало бы хуже.
Братья помолчали.
— До опушки осталось версты две, — сказал Всеволод. — Дальше — Болохово поле, с него уж и Владимир видать. Мнится, Ростиславичи будут ждать нас в поле, а не в самом городе.
Михаил кивнул:
— Я эти места помню с юности. Нам ещё речонку переходить придётся, Кужляк называется. Теперь слушай. Утром соберёшь лучников изо всех полков в один отряд. Воеводой поставь Кузьму, он человек бывалый. Наперёд пустим конницу княжича Владимира, я ему сам растолкую, что и как делать. Наши дружины и ратники Юрия пойдут третьим порядком. Да смотри, чтобы люди легли спать сытыми и пораньше. И пускай не пьют хмельного, а то я знаю: им на Москве сердобольные бабы насовали в дорогу всяких сулей и баклажек.
— Прослежу, — сказал Всеволод и пошёл к своей дружине.
Воины ужинали. Всеволоду уступили место возле костра, и Воибор молча поставил перед князем миску дымящегося кулеша с салом. Всеволод поел и обратился к одному из ратников:
— Дай-ка свой лук.
Ратник принёс лук, вынул его из налучня и отдал князю. Всеволод двумя руками попробовал упругость его основы и остался доволен: оружие от сырости не пострадало. Лук был половецкий, составной. Его деревянную дугу твёрдого дерева с оплёткой из варёных бычьих сухожилий укрепляли ещё роговые пластины. С основой пластины были связаны под гнетом рыбьим клеем, который совсем не боялся воды. Тысячу таких луков Всеволод выменял у Кобяка на две корчаги фряжского вина, до которого хан был большой охотник.
Где-то неподалёку разбойно захохотал филин. Воины суеверно закрестились.
— Тьфу ты, леший, — выругался один из них. — Экая треклятая птица.
— Птица как птица, — сказал Всеволод. — Не всем же соловьями петь.
Поблагодарив воинов за угощение, он поднялся и пошёл к другому костру.
В полутьме хрупали овсом кони, побрякивали уздечками; шершавый звук точильных брусков мешался с людским говором, а с проясневшего неба на воинский стан смотрели остроиглые июньские звёзды.
Глава 13
Ночи в эту пору коротки и светлы. Не успеет погаснуть вечерняя заря, а уж на востоке занимается новый рассвет.