После недолгого сна Всеволод вышел из шатра. Окрестные деревья стояли по голень во мгле; сквозь неё серыми тенями проступали возы, задранные вверх оглобли, крупы и головы коней.
Всеволод разбудил Воибора, сладко спавшего под попоной тут же у шатра, и велел поднимать войско. Воибор побежал за трубачом.
Звуки побудки сразу подняли стан на ноги. Ратники надевали кольчуги, разбирали с телег оружие, складывали на них котлы и на ходу жевали свой завтрак: кто кусок копчёной грудинки, кто курицу, а менее запасливые и простой сухарь.
Из ра́менья — леса, граничащего с полем, — вышли, когда солнце уже рассеялось. Оно лежало в пухлых кучевых облаках, как на перине. Вдали, за Волоховым полем, золотились купола владимирских храмов и васильковой тесьмой петляла в лугах Клязьма. В небе неумолчно звенели жаворонки. Утро было мирное, ласковое, и никому не верилось, что на этой безгрешной земле вот-вот застучат мечи и прольётся кровь.
Полк княжича Владимира обнаружил неприятеля стоящим за холмом верстах в трёх от города: видимо, Мстислав ещё с вечера был извещён о приближении Юрьевичей. Однако он явно не ожидал, что первой завяжет бой конница, а не пешая рать.
— Ишь засуетились, — сказал Михаил Всеволоду, — перестраиваться вздумали. А вон и племянничек.
Вдоль разворошённого порядка ростово-суздальских войск во весь опор проскакал всадник в княжеской багрянице.
Конница Святославича скатилась с гребня холма и ударила неприятеля в правое крыло. Лязгнуло железо о железо, громыхнули щиты о щиты, закричали люди, и завеса пыли поднялась от просохшей земли. Битва разгоралась.
Скоро правое крыло Мстислава, не выдержав натиска тяжёлой конницы, прогнулось и попятилось.
«Сейчас мы выманим их засаду», — подумал Всеволод и поглядел на ближние ворота города. Будто повинуясь его взгляду, полотнища ворот медленно распахнулись, и из них выступил конный суздальский полк. Он сверкал бронью и издали напоминал брусок серебра.
Всеволод вопросительно посмотрел на брата. Михаил кивнул и подозвал Кузьму Ратишича:
— Пускай твоих людей. Сходиться врукопашную не торопись. За мечи возьмётесь, когда опустеют тулы[32]. Ступай.
Воевода спешился и встал во главе отряда. Лучники ровным строем двинулись вперёд. Подойдя на перестрел, они остановились и разом подняли луки.
Конница Мстислава наконец-то развернулась и, оставив за спиной пешее воинство, рысью шла навстречу своей гибели.
— Лу-у-ки, бей! — прозвучал хриплый голос Кузьмы Ратишича, и первый рой перёных стрел запел в воздухе, но ужалил он не ростовских всадников, а их коней. В смертной тоске заржали раненые кони, вставая на дыбы и сбрасывая седоков.
Строй лучников отмерил десяток шагов и вновь выпустил стрелы в лошадей. Осатаневшие от боли животные катались по земле, ломали кости всадникам или, не слушаясь узды, мчались назад — лишь бы только вырваться из этой тучи страшных слепней, укусы которых несут безумие и смерть.
— Теперь они сами себя потопчут, — сказал Всеволод. — А эти напрасно спешат. Сидели бы лучше за стенами.
Он показал плетью на суздальский полк. Его уже можно было хорошо разглядеть. Впереди, рядом со знаменосцем, скакал человек в чёрных доспехах. На его шлеме с поднятым забралом ветер трепал пучок голубых перьев.
«Эге, да это ж боярин Добрыня. — Всеволод узнал всадника скорее по росту, чем в лицо. — Такому детине даже конь мал и стремена коротки».
Князь заёрзал в седле, поглядывая на старшего брата.
— Что, рука зудит? — спросил Михаил. — Сейчас пойдёшь. Целься по голове и в бок, раз они его подставили. С богом, Митя!
Дружина Всеволода на застоявшихся конях вылетела, как камень из пращи, и двумя клиньями врубилась в суздальский полк. Правый клин рассёк его пополам, а левый вошёл в лоб, заслонив собою от бокового удара уже усталую конницу княжича Владимира.
— Приналяг, Святославич! — кричал Всеволод, работая мечом. Рядом, не отставая ни на шаг, бились Воибор и Прокша. У них была своя задача: не зарываться вперёд, беречь князя.
Свалка из человеческих тел росла; в воздухе густо висели проклятья и брань, их не могли заглушить ни треск ломающихся копий, ни звон мечей. В такой мешанине становилось трудно различать своих и чужих — никто из воинов не имел опознавательного знака. Это и спасло многих суздальцев, когда они, теснимые с трёх сторон, бросили княжескую хоругвь и повернули коней.
Ростовское ополчение ещё держалось из последних сил, но и его вскоре смяла свежая дружина князя Юрия. Поверженная рать Мстислава кинулась наутёк куда глаза глядят. Её гнали через всё Болохово поле, где не было ни кустика, ни оврага, чтобы укрыться. Помня строгий наказ Михаила щадить бегущих, победители настигали их и заставляли раздеваться до исподнего. В полон хватали только тех, на ком воинская справа была побогаче, остальных, обобрав, провожали свистом и улюлюканьем, словно затравленных зайцев.