— Беда, государь, — сказал он. — Глеб Рязанский спалил Москву.
— Вот она, боярская совесть и честь! — Всеволод ударил кулаком по столу так, что подпрыгнула посуда. — А игумен-то Арсений, велеречивый святоша, с кутьёй съел свою клятву? Пел нам: «Я духовник князя, князь войны не хочет!..» Зови гонца!
У вошедшего воина был такой вид, словно он только что вырвался из сечи: шлем помят, изрубленная кольчуга висит лохмотьями и глаза дикие.
— Великий князь! — воскликнул он. — По велению воеводы повестую тебе: «Москва и все слободы обращены рязанцами в пепел, люди побиты. Богом заклинаю, покарай злодеев».
— Где сам воевода?
— Умер на моих руках. Половецкой стрелой его убило. Вынес я его из огня, да поздно.
— Стало быть, Глеб привёл половцев?
— Привёл, государь. Правда, немного — видно, главные толпы ещё не подоспели.
— Ступай, — сказал Всеволод. — Да выпей хорошенько, иначе не уснёшь. По себе знаю.
Гонец ушёл. Князь сидел, сцепив в замок побелевшие пальцы рук. Внутри у него всё дрожало от ярости.
— Ну и ну, — заговорил наконец Всеволод, будто удивляясь вслух. — Вот уж и в Залесскую Русь ворота поганым открыты. Такого ещё не бывало. Дорого же обойдутся Глебушке и предательство, и разбой, ох, дорого. Москва-то чем перед ним провинилась?
— Бешеный волк кусает не глядя, кто подвернётся, — сказал Кузьма Ратишич. — Что делать станем, государь?
— Пойдём в логово к волку да рёбра переломаем. Другого выхода нет. Завтра посылай человека в Киев, к князю Святославу. Сия помощь не зазорна — не врагов в союзники зовём.
Всеволод умолк. Мысль его споткнулась на том же, на чём оборвался разговор с княгиней. Он подумал о Юрии.
Глава 17
Первое зазимье стукнуло поздно, лишь в ноябре. По рекам с севера на полдень потянулись мосты изо льда-яснеца, но они были ещё не прочны, и владимирская рать шла на Коломну летней дорогой. Обозные телеги громыхали на мёрзлых колдобинах, для саней же снегу пока не насыпало.
В этот поход Всеволод собрал ополчения от всех городов, не взял только ростовцев, опасаясь с их стороны измены. Новгородское посольство тоже обещало подмогу, но великий князь так её и не дождался, только напрасно простоял во Владимире чуть не седмицу.
Перейдя рубеж Рязанского княжества, Всеволод разослал впереди войска конные отряды лазутчиков с наказом: выведать, не идёт ли к Коломне и Глеб. Но добытые «языки» ничего о том не знали.
Коломна оказалась пуста — страшась мести Всеволода, горожане разбежались по лесам. Остались только древние старики и старухи, которых смерть давно перестала пугать.
Здесь, в покинутом городе, и встретил великий князь дружину Владимира Святославича. Вместе с княжичем пришёл ещё один полк из Переславля-Южного.
На военном совете было решено идти прямо к Рязани. Однако этот замысел рухнул. Утром, когда войско строилось в походные порядки, прискакал гонец из Владимира. Оказалось, что Глеб другой дорогой подошёл к стольному городу, но взять его не смог и теперь грабит и пустошит окольные сёла.
— Половцев с Глебом видимо-невидимо, — волнуясь, говорил гонец. — Воеводы его под стенами похвалялись, будто два десятка ханов рязанцам помогают, а главный над ними Кончакович Юрий. Верно то или нет, сказать трудно. Но, судя по вежам[38], поганых тысяч пятнадцать наберётся, а то и поболе.
— Спасать надо Владимир, — в раздумье сказал Всеволод, — иначе и его сожгут, как Москву. Рязань же от нас не уйдёт. Да и велика ли честь зорить беззащитный город, даже в отместку?
И полки повернули назад.
Зима нынешняя выдалась с причудами: то сеяла лёгкий снежок, который тут же таял, то мочила дороги запоздалыми, не пролитыми осенью дождями. Старые воины, как и во все времена, ворчали, что, мол, такой паскудной гнилой зимы не упомнят.
На переправах за ночь вспучивались наледи, а утром кони резали себе ноги острыми осколками. Люди купались в месиве из воды и снега.
Чем ближе к Владимиру подходила рать, тем чаще стали попадаться ей следы Глебова набега — выморочные и сожжённые сёла, ограбленные церкви и повсюду трупы людей. Тех, кто с оружием в руках пытался заслонить свою семью и добро.
В двух переходах от Владимира войско разбило стан возле небольшого сельца Полянки. В сельце уцелела только каменная церковь, да и то вид её вызывал жалость: стены, некогда белые, почернели от сажи, двери висят на одной петле, и в выбитых слюдяных оконцах разбойно свистит ветер.