При их разговоре присутствовал духовник князя отец Иван. К удивлению и досаде Всеволода, Кузьма Ратишич, не колеблясь, сразу принял сторону владимирцев:
— Ежели, государь, выпустишь мятежников, через полгода жди новой войны. Только ты на сей раз будешь бит: народ отшатнётся от тебя. Люди по горло сыты княжескими усобицами.
— Знаю. — Всеволод опустил голову.
— А знаешь, так не мне тебя учить.
Великий князь угрюмо посмотрел на своего духовника.
— Ты что скажешь, отче?
Священник смутился.
— Как духовное лицо, — сказал он, — я должен восстать против насилия. Но как человек, тебя любящий, я сердцем чую: воевода прав. Ростиславичи вновь затеют свару. У тебя ведь был не один случай убедиться в их вероломстве.
— Горбатого могила исправит, — зло добавил воевода. — Ты бы послушал, государь, как лаял тебя Ярополк, когда я его сюда вёз.
— Ты его взял в Рязани? — спросил Всеволод.
— В Воронеже. Только взял не я — сами рязанцы. Им деваться было некуда: войска в обороне совсем нету, а тут ещё бывшие союзнички, половцы, наскочили и полону похватали видимо-невидимо. Пронюхали, псы, что Глеб-то у тебя сидит. А что княжество без князя? Тело без головы...
Всеволод насупился.
— Покарал бог Рязань, — сказал он, — да не слишком ли? Ну ладно. Ступайте, други. Ты, Ратишич, скажи Гюре, чтоб прислал ко мне княжича Романа.
Воевода испытующе посмотрел на князя: что-то он задумал? Но лицо Всеволода было непроницаемо...
Княжич Роман вошёл в сопровождении тиуна Гюри, начальника стражи.
— Ты пока свободен, — сказал Гюре Всеволод и кивнул Роману на столец: — Садись, княжич, побеседуем. Вина подать?
— Я не пью, — мотнул головой Роман. Взгляд его настороженно следил за каждым движением Всеволода.
Владимирский князь раскрыл ларец и достал оттуда пергаментный свиток.
— Это крестоцеловальная грамота, скреплённая подписью твоего отца, — заговорил Всеволод. — В ней он обещал Андрею никогда не приходить оружно в пределы Залесья, кто бы ни сел на владимирский стол. Да ты и сам грамотный.
Всеволод протянул пергамент Роману, и тот углубился в чтение. После короткого молчания княжич сказал:
— Отец ничего не говорил мне про этот договор.
Всеволод кивнул:
— Меч, который Глеб острил на меня, обернулся против Рязани. Видно, таков удел всех клятвопреступников. — И великий князь передал рассказ Кузьмы Ратишича о половецком набеге.
Роман слушал не шевелясь и не перебивая, только побелел лицом.
— Поразмысли, княжич, на досуге, дружить ли тебе с половцами или со мной, — тихо продолжал Всеволод.
Роман вскинул голову:
— Ты хочешь сказать...
— Да, я хочу сказать, что освобожу тебя, коли ты поклянёшься не творить зла моему княжеству.
— А батюшка?
— Его я выпускать погожу. Пускай маленько поостудит свою злобу. Правда, есть и другой выход.
— Какой же?
— Скажи ему: князь-де Всеволод даёт тебе в Киевской Руси Городец Остерский, но за него берёт Коломну. Они, мол, города, друг друга стоят.
Роман покачал головой:
— Ты не знаешь отца, князь.
— Знаю. И гордыню его, и властолюбие знаю. Потому-то и не хочу жить с ним по соседству. Хватит нам крови!
— А ежели он не согласится?
— Тогда пускай пеняет на себя. Сгною в порубе заживо. — Глаза Всеволода потемнели, и Роман содрогнулся, заглянув в них. — Ступай и подумай над моими словами, — сказал Всеволод и поднялся. Они были одного роста и одних лет — великий князь владимирский и будущий князь Рязани.
Глава 20
Августа тридцать первого, на Семёна-летопроводца, приехала во Владимир нежданно-негаданно старшая сестра великого князя Ольга Юрьевна. Всеволод не виделся с нею лет пять.
Судьба у Ольги сложилась незавидная. В юные годы была она выдана замуж за галицкого князя Ярослава Осмомысла, человека деятельного и сильного, известного своей мудростью в делах государственных, но безрассудного в семейной жизни. Увлёкшись некой Анастасией, женщиной из простонародья, Ярослав обходился с женой настолько круто, что вынудил её вместе с сыном Владимиром бежать в Польшу. Тогда галицкие бояре, якобы сочувствуя изгнаннице, решились на открытый мятеж. Они вооружили народ, захватили княжеский дворец и сожгли Анастасию.
Ярослав, конечно, понимал: вовсе не за святость брачных уз ратуют его бояре (кто из них-то безгрешен?), — просто им выпал случай унизить и прибрать к рукам чересчур своенравного князя.
Ольга по зову бояр вернулась домой. Но мир между супругами не продлился и года. Да и мог ли он быть долговечным, когда сердце Ярослава до черноты обуглилось в том же костре, на котором сгорела Анастасия? Возненавидев ни в чём не повинную княгиню, Ярослав вновь заставил её уйти из Галича.