Елена приехала на Аграфену-купальницу, двадцать третьего июня, когда старухи знахарки и старики ведуны идут в лес собирать целебные коренья и травы, а для прочих людей наступает пора купания.
Княжну встретили с великим почётом и радостью. В церкви народ дивился, до чего же похожи сёстры — и лицом, и статью, и повадками. Только у великой княгини глаза светлые, а младшенькая черноока, вся и разница.
Разговоры в городе теперь сводились к одному: за кого из Святославичей выдаст свояченицу Всеволод Юрьевич? У киевского князя двое сынов были ещё не женаты: Глеб, пленённый под Коломной, и другой — Мстислав. (Княжича Глеба вместе с его боярами великий князь отпустил сразу же, как только прибыло посольство от Святослава).
Сваты явиться не замедлили, и по всему Владимиру глашатаи вскоре возвестили, что княжна Елена выходит замуж за Мстислава, а Глеб берёт себе в супруги дочь Рюрика Ростиславича. Две ветви Мономашичей ещё раз скрепили союз с Ольговичами кровными узами. Впервые за много лет по всей Русской земле — от Белгорода до Ладоги — установился мир и смолк звон мечей. Усобица кончилась.
Было лето от сотворения мира 6691-е[53].
Глава 24
Из-за глубоких и рыхлых снегов ехали гусем. Сзади тащился обоз. Только на передней подводе сидел возница, на остальных вожжи были привязаны к головкам саней.
Начался тянигуж — некрутой, но долгий подъём. Всеволод Юрьевич выбрался из возка и крикнул:
— Воибор, коня! Размяться хочу.
Воибор подвёл коня, заботливо покрытого шерстяной попоной. Великий князь поднялся в седло и спросил:
— До Ростова далеко?
— Скоро будем на месте, государь.
Город близился. Вот впереди над белой равниной воспарил белый храм с золотым солнцем купола. Он словно наплывал на путников, становясь всё стройнее и выше.
— Умели же люди созидать такую красоту, — тихо сказал Воибор и вздохнул. — Я, государь, в каждом городе прежде на храмы гляжу, а уж потом на крепостные стены. Стены все на одно лицо, а храмы непохожи. Потому что в них душа человеческая светится. Мы тут недавно с отцом Иваном разбирали старые свитки. И нашёл я доски, а на них в разных чертах церквы изображены. Присмотрелся я и ахнул: да ведь это один и тот же Покровский храм на Нерли, только где маковка поменьше, где окна продолговатее, чтоб высоты ему придать. Соразмерности, стало быть, зодчий искал. А соразмерность и есть красота.
Великий князь с изумлением слушал Воибора.
«Вот тебе и на, — подумал он. — А я-то в нём всё мальчика вижу...»
Всеволод Юрьевич покосился на своего дружинника. Лицо юноши уже опушилось русой бородкой, подбородок отвердел, и губы потеряли детскую припухлость.
— Государь, — снова заговорил Воибор, — а какие храмы в Византии? Ещё краше, поди?
— Пышнее, — подумав, ответил Всеволод. — И обронными[54] украшениями богаче наших. Греки — отменные камнерезцы, и у них есть чему поучиться.
— Хоть бы одним глазком когда взглянуть!
Всеволод улыбнулся:
— Зачем же одним? Коли уж смотреть, так в оба. Я ведь своего обещания не забыл. Учиться-то ещё не раздумал?
— Господи! — вырвалось у Воибора. — Да я за книгами день и ночь готов сидеть!
— Добро. Поедешь сперва в Византию, потом к латинцам. Я напишу патриарху, он хлебосолен и любит разумных юношей. А захочешь — съездишь и в немецкие земли. К Фридерику[55] тоже дам письмо. Что же ты не благодаришь?
Вместо ответа Воибор поймал руку князя и стал покрывать её поцелуями.
— Ну, будет тебе, — сурово сказал Всеволод, отнимая руку. — Поедешь не один. Я велю отцу Ивану отобрать с дюжину смышлёных отроков из детей суздальских богомазов да наших, владимирских, камнерезцев. Да чтоб у них чутьё к красоте было, а знатен человек или не знатен — на то смотреть не будем. Именитость ни ума, ни дарования не прибавляет.
Онемевший от радости Воибор только и мог что кивать головой.
— И ещё, — продолжал великий князь, — не поленитесь завернуть в Болгарию. Храмы и стенные росписи там дивные, я с малолетства помню. А уж умельцев по каменной кладке лучше болгар не сыщешь. Крепости у них стоят на утёсах, где и ласточке гнезда не свить. Да и по крови болгары нам братья, язык почти един...
Впереди на дороге показалась толпа ростовских горожан. Они встретили князя хлебом-солью, и сам посадник в знак особого уважения под уздцы ввёл княжого коня в ворота города. От золочёных крестов у приезжих рябило в глазах — церквей здесь было многое множество.