— Пусть так. Но не одною нашею думою убит князь, есть и среди вас сообщники.
— Кто с вами в думе — нам не надобен! — отрубил чернобородый. — А мы, владимирцы, князю Юрию и сыновьям его крест на верность целовали, на том и стоять будем.
Добрыня покачал головой и нехорошо усмехнулся.
— Остерегись, Гюря, — сказал он, называя воина по имени. — Не больно усердствуй... А стоять отныне вы будете на том, на чём старшие города положат. Не перстам решать, что голове делать!
— Погоди-ка, боярин, дай слово молвить. — Из-за спины Гюри выбрался пожилой мужик с лицом, поклёванным оспой. Он заговорил, повернувшись к владимирцам: — Православные! Дозвольте спросить боярина Добрыню...
— Спрашивай, Петрята!
— Спра-ашивай!
Петрята поклонился народу и продолжал ровным голосом:
— Скажи, боярин, почто на вече привёл ты одних дружинников? Почто не видим мы мизинных людей? Али они уже не вольны выбирать себе князя?..
Добрыня Долгий мотнул головой, словно боднул кого-то.
— Ты, холоп! — закричал он и шагнул к краю помостей. — Да я тебя... Да ты у меня…
Но маленький боярин властным движением руки удержал его.
— Я не холоп, а вольный горожанин, — с достоинством ответил Петрята. — А ты, боярин, посмотри, чьей работы нагрудник на тебе. Моей он работы. А шестопёр — его мой сосед ковал, по чеканке вижу. Пускай мы персты, только ведь и голове без перстов жить худо. Ну, а голова у нас будет своя — князь Михаил Юрьич!
Владимирская сторона радостно и одобрительно зашумела. Видно, слова бронника Петряты пришлись ей по душе.
И тогда Добрыня Долгий с торжеством и злорадством в голосе громко сказал:
— А теперь послушайте, люди добрые, боярина Дедильца, посла пресветлого князя Глеба Рязанского.
Сразу наступила тишина — натянутая, как тетива лука. Владимирцы хорошо знали предприимчивого и честолюбивого владетеля соседнего княжества. Даже могущественный Андрей старался по возможности реже вмешиваться в дела Рязани.
Посол Дедилец повёл свою речь издалека. Он заговорил про усобицы киевских князей, которые друг друга губят, что дрова рубят.
— Неужто вы хотите, чтоб крамола перекинулась и в наши земли? Подумайте, крепко подумайте, владимирцы, какого князя вам надобно! Или вы забыли, сколько ваших ратников легло недавно в Киевской земле? А кто их посылал туда? Посылал их покойный князь Андрей, царство ему небесное. — Боярин осенил себя крестом и продолжал: — Отец Михалка и Всеволода сидел на столе киевском, и они будут домогаться того же. А чьими руками?
Владимирцы молчали. Дедилец перевёл дух и заговорил снова:
— Есть и кроме Михаила прямые наследники славного Мономаха — Ярополк и Мстислав Ростиславичи[8].
— Был бы мёд, а уж мух нальнёт, — насмешливо вставил Гюря, но на его слова никто не обратил внимания.
Владимирцы обдумывали речь рязанского посла. Князь Глеб был женат на сестре Ярополка и Мстислава. Само собой, не они, а Глеб станет повелевать залесскими городами. У Ростиславичей и маломощной дружины не наберётся, чтобы постоять за свои права. И ходить тогда стольному Владимиру в узде рязанских да ростовских бояр. А с другой стороны — охота ли затевать ссору с сильным соседом? Куда ни кинь, всё выходит клин...
Уловив колебание толпы, умный Дедилец положил на весы ещё один груз:
— Князь Глеб обещает вам своё покровительство и защиту, ежели ваши земли подвергнутся нашествию поганых[9] булгар или половцев.
Вздыхали и маялись владимирцы, страшась взять грех на душу и преступить клятву: небось не лапоть — крест Юрию целовали.
И тогда Добрыня Долгий решил как бы за всех, обратясь к послу:
— Скажи, боярин, князю Глебу так: «Бог взял нашего князя. Зовём шурьёв твоих на престол Андреев. Отец их, Ростислав Юрьич, жил с нами в любви и дружбе, когда княжил в Ростове. Надеемся, мол, поладить и с сыновьями».
Угрюмо промолчала владимирская сторона. Только дружинник Гюря сказал злые и вещие слова:
— Раскаетесь, горожане, в слабости своей! Рязань сеет рожью, да живёт ложью.
Глава 3
Князь Михаил встретил Всеволода на подворье. Он на мгновение прижал голову брата к своему плечу и, тотчас отстранив, пытливо заглянул в лицо.
— Рад видеть тебя, Дмитрий, — сказал Михаил, называя Всеволода не княжьим, а крещёным именем, как привык с детства. — Окреп ты и возмужал. Вон уж и бородка кудрявится.
Старший брат с любовью окинул взором рослого и плечистого юношу.
— Знать, половцы-то изряднее греческих школ ратному делу учат, — продолжал он, смеясь. — Наслышан, наслышан о твоих битвах со степняками. В народе молва живёт, будто ты самого хана Башкорда, этакого удальца, из седла вышиб. Ужели правда?