Беспокоили великого князя только дела соседей. Роман Глебович Рязанский снова стал поднимать голову и гнать меньших братьев, сидевших в Пронске, а также грабить их сёла. Узнав об этом, Всеволод Юрьевич послал двух бояр сказать Роману:
«Не дивно мне, что половцы и булгары землю твою разоряют. Ты за неё постоять не умеешь, а владения братьев своих губить научился. Я же сего терпеть не могу, дабы бог не взыскал на мне твоего преступления и пролития крови неповинной; я поставлен над вами надзирать правоту и не дать никого в обиду, а насильника буду смирять данной мне богом властью.
Сидя на печи, ты привык побеждать мыслями, не видя никогда неприятеля».
Вслед за письмом Роману великий князь отправил в Пронск триста своих дружинников. Уже из одного этого Роман должен был уразуметь, что владимирский князь взял меньших Глебовичей под свою защиту. Но это его не остановило. Всеволодовым послам строптивый рязанец заявил:
«Что он мне указывает — или я не такой же князь в своей области, как он? А причину его заступничества вижу насквозь: он не хочет, чтобы Рязанская земля была под одной рукой».
Вот тут Роман попал не в бровь, а в глаз, и это больше всего разозлило великого князя. Он не любил, когда его замыслы и тайные желания открывались раньше времени. Воевать с Романом охоты не было, но, с другой стороны, и спускать ему подобную дерзость тоже нельзя.
«Ладно, подождём», — решил про себя Всеволод Юрьевич.
Второй — и постоянной — его заботой оставался Новгород. От посадника Мирошки Нездилича тоже приходили вести не больно утешительные. Великий князь метил со временем послать туда сына со своими боярами и прижать новгородскую вольницу. Но на дороге у него стояли два именитых и давних ворога: архиепископ Илья и боярин Якун Мирославич.
Посадник Мирошка доносил, что они мутят народ и даже подбивают своих соседей — белозерцев не платить владимирскому князю дани и не давать людей в его войско.
Это уж никуда не годилось, и великий князь надумал послать в Новгород своего человека. Пусть поживёт там, глянет на всё свежим глазом. Вполне может статься, что Мирошка хитрит и пляшет нашим и вашим. Посадника и на кривой кобыле не объедешь.
Кого же послать? Кузьму Ратишича или Гюрю? Пожалуй, Гюрю. Мужик он изворотливый и проворный. А Ратишич слишком прямодушен для такого дела, да и в походе на Рязань он будет нужнее.
В том, что поход состоится, великий князь не сомневался. Когда он не хотел мира — а сейчас он его не хотел, — это означало одно: война выгодна и успех верен.
Глава 36
Уже второй месяц Гюря под видом богатого киевского гостя жил в Новгороде-Великом. Товар у него был негромоздкий и ходовой — женские украшения. Предлагая новгородским щеголихам серьги, кольца и зеркала, Всеволодов лазутчик мог попасть в любой дом. И всюду он в окольных разговорах без труда выведывал всё, что занимало его мысли. Особенно подолгу засиживался он в семьях купцов, ремесленных старост и софийских дружинников.
Словоохотливый и лёгкий нравом, киевлянин многим пришёлся по душе, и его частенько приглашали на крестины, именины и прочие празднества. Гюря никому не отказывал. За чарой вина, как известно, беседа делается откровенней, и что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
При всяком удобном случае тиун осторожно заводил речь о владимирском князе и зорко, но незаметно присматривался к тем, кто его хаял. Но ругали и проклинали больше покойного Андрея. Новгородцы всё ещё не могли забыть страшного голода, который наступил после ухода владимирской рати. Сёла на многие сотни вёрст лежали в развалинах. И припасы, и даже семенное зерно были пограблены либо сожжены, а хлеб с юга не поступал, потому что Андрей в отместку за своё поражение перекрыл все дороги в Новгород — и посуху, и по воде.
Новгородцы ели тогда липовую кору, траву и мох; матери, ополоумев от горя, укладывали грудных младенцев в деревянные зыбки и отпихивали от берега: авось река вынесет ребёнка к добрым и сытым людям...
Понемногу в цепком уме Гюри складывалось твёрдое убеждение, что мизинный люд и мелкие купцы не станут противиться воле Всеволода. Владимир — это тебе не Полоцк, куда новгородцы недавно ходили войной и вернулись с немалым выкупом: полочане от боя уклонились.
Вражды же с Владимиром простой народ боялся как огня. Да и не всё ли равно, кому платить подати: княжеским ли тиунам, своим ли боярам-лихоимцам? Хрен редьки не слаще. А уж коли кулаки зачешутся, то под боком и емь, и чудь, и ливонцы. При поддержке княжой-то дружины и кулаком махать сподручнее — сила солому ломит!