— Слезь с саней до пробежись за лошадью, согреешься, — прерывает отчим Василинкины мысли.
Бежит Василинка, бежит и отчим рядом с ней, а потом снова едут на санях. И так повторялось несколько раз, пока не подъехали к хутору, за которым поворот на Плиговки.
— Видишь, в лощине деревня? Теперь иди. Не волнуйся, все будет хорошо! — на прощание говорит отчим, улыбается и машет рукой. — А я поверну к сельсовету.
Должно быть, отчим хочет посоветоваться с председателем сельсовета. С кем же еще, как не с ним? Тревога за отчима, недавно еще такого нелюбимого, охватила Василинку. Смелость и уверенность отчима постепенно успокаивают Василинку. Страх уже не так сжимает грудь.
Идет она и все время думает о том, что будет делать отчим. Вспоминает его слова: «Голыми руками гостя Халимона не возьмешь! Такие птицы без оружия не летают». Недаром, наверное, ее в Плиговки послали за Тэклей. Должно быть, Халимону очень нужно, чтобы дочка встретилась с тем гостем.
Но Василинка не могла предвидеть, что ее хозяева перехитрят их с отчимом. Наступившей ночью незнакомец, дождавшись, пока погаснут все огоньки в хатах, вышел на темную улицу и растаял в темноте…
Никто в деревне, кроме Василинки и Василия, не знал о ночном госте. Как же переживали они оба и жалели, что упустили его. Кто он и откуда? Недавно кто-то пытался поджечь постройки в коммуне, что за озером. Бросились ловить, да убежал тот злодей в лес.
— Не иначе как кто-то из банды Станкевича обосновался в наших лесах, раздумчиво говорил Василий. Василинка с ним соглашалась. Она знала от бабушки Анеты, что при белополяках бандиты лютовали, загубили немало людей. Потом не стало их слышно — должно быть, удрали. А сейчас снова…
Василий и сегодня отправился в местечко. Возвратился удрученный милиция разрывалась на части: то в одной деревне, то в другой ни с того ни с сего загорались дома, а недавно в лесной чащобе охотники напали на целый склад оружия. Смазанные маслом, завернутые в тряпицы и клеенку винтовки лежали в яме под выворотнем, прикрытые свежими еловыми лапками. Вероятно, те самые, о которых говорил незнакомец.
Скоро прилетят скворцы
Дни становились длиннее. Скоро прилетят из теплых краев скворцы. Но лица у сельчан хмурые: в хлевах ревели голодные коровы, блеяли овцы. Из каждого двора по очереди резали на соломорезке Халимона кули соломы. Потом запаривали сечку кипятком, смешивали с мякиной и понемножку давали скотине. В бедняцких хатах давно не пекли хлеба, обходились коржами и картошкой. Лаврен глумливо ухмылялся:
— Хлеб всему голова! Придет весна — на коленях будете просить горсточку зерна.
И он не ошибся. Один за другим шли с торбами сельчане, просили Лаврена одолжить или дать в отработку в страду зерна. Не приходил один Василий.
— Ишь, какой гонорливый, — подтрунивал Лаврен. — Ну что ж, поживем, увидим. Голод не тетка. Прижмет так, что про гонор забудешь, а я напомню, как собирал хлеб по двором для голодающих, когда была засуха на Поволжье.
Семья Василия страдала от нужды, но он ни за что не соглашался идти к Халимону, чтобы взять в долг зерно. Батрачила Василинка, вслед за ней пошел в люди Митька.
— Не могу я, мать, снимать шапку перед кровопийцей. Не могу смотреть, как на людской беде кулак наживается. Ты же знаешь, что в страду все, кто взял у него в долг, и зерно сожнут, и сено скосят, и в гумно при хорошей погоде свезут. Сперва к этому скряге на отработку придут и лишь потом за свои полоски возьмутся.
На минутку забежав домой, Василинка слышала этот разговор. Видела, мама показала, — что всего две горстки муки осталось на затирку. Василий молча подошел к верстаку и взялся за фуганок. Две гладко оструганные, ослепительно белые рамы стояли готовые у стены. Осталось еще сделать четыре и получить от хозяина условленную плату, тогда можно кое-как и дотянуть до нового урожая. Сощурив глаза, Василий зорко оглядывал оструганные планки со всех сторон. А мама лишь качала головой, удивляясь непрактичности мужа.
— И чего ты так вылизываешь эти рамы? — не вытерпела она. — Можно же побыстрей сделать. А еще твой комитет взаимопомощи: как назначили председателем, совсем житья не стало. Все время чужими делами занят: то лесу на хату одинокой вдове добиваешься, то ситца просишь для бедноты. А о своей семье и не заботишься.