— Лжешь? — Пашкевич вплотную подходит к незнакомцу. — Скажи: лжешь?
— Правда. Истинная правда… Кончилась война. С Волги приехал. Поездом. С Куйбышева.
Рева внимательно оглядывает прохожего и вдруг говорит удивленно-радостным тоном:
— Так це ж мой родной город. А ну, рассказывай!.. Сидай, сидай… Куришь?
Они садятся у обочины, закуривают.
— Дуже побили город?
— Нет… Так, трохи. Только нас на завод сразу погнали. Большой завод. Десять километров за городом.
— А як завод называется?
— Завод?.. Как его… Извините, товарищ начальник, забыл.
— Как же так можно? — огорчается Рева. — Как же можно забыть… Ну, давай думать… Какой же это завод? — вспоминает Рева. — Большой, говоришь? Десять километров за городом?.. Почекай! На берегу Волги?
— Правильно. На Волге.
— Берег крутой? Наверху дубы, внизу ивнячок?
— Вот, вот, ивнячок! — радостно поддакивает незнакомец.
— Корпуса большие, из кирпича сложенные? Верно?.. На дворе веялки, жатки, сенокосилки? Так, что ли?.. Ну, а як же!.. Тракторы видел?
Прохожий утвердительно кивает головой, с удовольствием попыхивая из трубки.
— Ворота чугунные, литые? — продолжает спрашивать Рева. — Веточки там, листики, вроде смородиновых? Здорово сделано? А?
— Очень даже красиво, товарищ начальник, — окончательно успокоившись, подтверждает собеседник. — Листиков много. Ну прямо куст смородиновый.
— Вот, вот… Только ягодок не хватает… А около ворот два льва лежат, отдыхают.
— Чего?
— Два льва, говорю, каменные… Не видел? Врешь, видел!
— Верно, верно, — спохватывается незнакомец. — Лежат. Вроде отдыхают. Действительно.
— Дивись, — обращается ко мне Рева. — Все помнит!
Павел Федорович доволен — игра удалась, но в то же время вижу, как нарастает его гнев.
— Ну так я тебе скажу, как этот завод называется. Люберецкий это завод!
— Люберецкий, товарищ начальник! Вспомнил, — Люберецкий!
— Люберецкий? — неожиданно гремит Рева. — Листочки смородиновые? Львы отдыхают?
Незнакомец хочет подняться, но Рева резким ударом валит его с ног.
— Я тебе покажу Куйбышев, бисова бродяга! — и Павел бросается на прохожего.
— Не марай рук! — останавливаю Реву.
— Ишь, скорпион фашистский! — гремят возмущенные голоса наших «странников». — Убить такого на месте!
— Товарищ Пашкевич, увести! — приказываю я.
— Все скажу… Все, — бормочет бродяга.
Из его сбивчивых показаний можно понять только одно: он завербован фашистским комендантом Новгород-Северского, и привел его к коменданту какой-то незнакомый ему пожилой мужчина со шрамом на левой щеке.
Пашкевич, вынув пистолет, уводит незнакомца в лес.
Что ж, думается мне, видно, не так уж прочно чувствуют себя фашисты, если вот такими примитивными баснями надеются сломить в народе волю к победе.
— Гадюка! — все еще продолжает негодовать Павел Федорович. — Волга! С Куйбышева! Як у него язык повернулся?
— Вот попадется такой спутничек — и в гестапо наверняка заведет, — замечает кто-то из наших новых знакомых.
— В гестапо? — неожиданно вскипает Рева. — Вас? На кой ляд вы гестапо нужны?.. Приспособились. «Работу шукают». Чирья лечат. За реванолем бегают. Тьфу!
И вот тут-то полностью раскрываются наши «странники». Они постепенно сбрасывают с себя личину, и мы видим их настоящие лица.
Тот, кто собирался лечить реванолем своего отца, — сержант Красной Армии. Он оставлен в Челюскине с тем же заданием, что и Козеницкий под Большой Березанью. На его попечении пятнадцать раненых. По его словам, в Челюскине живет какой-то «мудреный старик», который обещает снабдить их оружием, и недели через две они начнут боевые действия.
Второй идет в Конотоп отнюдь не к родственникам, а по заданию: верные люди устроят его на железную дорогу. Что он должен делать — не говорит, да мы и не расспрашиваем.
Третий пробирается в Бобруйск на заранее подготовленную для него квартиру. И он не решается сообщить нам о конкретной цели своего путешествия, но, судя по всему, идет на серьезную подпольную работу.
Наконец, тот, кто надеялся «шукать работу в Суземке», — тоже боец Красной Армии, полтавчанин. Оставленный раненным у верных людей, он получил задание устроиться на мельнице где-нибудь в Суземском или Середино-Будском районе.
— Это моя старая специальность, товарищ командир, — улыбаясь, объясняет он. — Стану мельником, а там новый приказ получу, может, мучицей буду кого снабжать, может, сам…
Мы прощаемся с ними, как с родными. Я смотрю им вслед и думаю все одну и ту же думу.