Затихают голоса. Слипаются веки… Рева говорит еще что-то о комбайнах, о полях, и невольно перед глазами встает колхоз имени Першого Травня в селе Половецком Житомирской области, где семь лет назад я был председателем.
Интересные, бурные заседания правления колхоза и партийные собрания по ночам, при керосиновых лампах. Колхозное стадо на лугу. Веселые девичьи песни. Обозы с удобрением, идущие на свекловичные поля. Неоглядная ширь золотистой пшеницы. Высоко-высоко в небе заливается жаворонок, и, будто вторя ему, поет и заливается Наталья Менчук, наша прославленная звеньевая. Словно живые, кланяются ей до земли тяжелые колосья…
Рева поднимает нас чуть свет.
— Подъем, хлопцы, подъем! Неудобно: землячок ждет.
Хозяйка с Таней провожают нас на крыльце. Ева протягивает наше выстиранное и выглаженное белье.
— Зачем? Ведь мы же ваше взяли. Оставьте его себе.
— Да что вы, что вы! На сменку вам. Про запас…
Глаза у Тани красные — то ли от слез, то ли от бессонной ночи.
Подхожу к девушке.
— Вот тебе задание, Татьяна. Разыщи того парня с бельмом, который раздает людям сводки. Благо он приметный, если не врет твоя соседка. Ну, будешь искать?
— Буду, товарищ командир, — твердо отвечает Таня.
— Мы с ней вместе этим займемся, — добавляет Павлюк. — Ни пуха вам ни пера, товарищи. Заходите…
«Воронью деревню» находим без труда: она действительно далеко видна среди низкорослого ольшаника, его ветви унизаны вороньими гнездами.
Внимательно осматриваем все подходы к «Вороньей деревне», потом приближаемся к ней. Издали замечаю прислонившегося к стволу Каверу.
— Неудача, товарищи, — даже не поздоровавшись с нами, говорит он. — Не видел я Иосифа Дмитриевича. Придется, наверное, подождать несколько дней… Оставайтесь у нас. Точно вам говорю — не доберетесь до фронта. Оставайтесь… А если уж так не терпится, пойдите сегодня ночью в село Страчево. Там в школе живет учитель. Не ручаюсь, но кажется мне, что Иосиф Дмитриевич должен быть там… И знаете что? В Подлесном вы говорили с Максимом Степановичем. Помните? Ну так попросите его провести вас ночью в Страчево: ему тут в округе все тропы известны — грибник он, ягодник… Я бы сам его попросил, но, думается мне, вам он скорее доверится.
Кавера уходит. Мы остаемся у «Вороньей деревни».
— Снова потеряны дни, — недовольно говорит Пашкевич. — Опять погоня за призраками.
— Ничего, ничего, Николай, — словно сбрасывая с плеч давящую тяжесть, говорит Рева. — Ничего! За один день партизан не найдешь. Не журись! Каждому овощу свое время.
Решаем сегодня же ночью попытаться разыскать Сеня…
В сумерки приходим в Подлесное, к Максиму Степановичу. Он колет дрова во дворе.
— Вы?.. Снова вы? — удивленно говорит он, оглядывая нас.
Нет, он не такой, каким мы видели его первый раз. Он уже пришел в себя после нежданного разорения села и выглядит собранным, спокойным.
— Ну, дотолковались с Каверой? — спрашивает он, и в голосе его насмешливые нотки.
— Не о Кавере речь, Максим Степанович. К вам просьба.
— Ко мне?.. А я вам что говорил? — торжествует старик. — С таким, кто ни то ни се, ни шатко, ни валко, ни на сторону, каши не сваришь… Ну, выкладывайте, товарищи, ваше дело.
— Знаете, как пройти в Страчево?
— Кто же не знает дороги в Страчево?
— Да нет, нам надо, чтобы вы без дороги провели нас.
— Без дороги? — настороженно переспрашивает он. — Вы, что же, драчку затеваете?
— Наоборот. В школу нам надо попасть. Но попасть так, чтобы нас никто не видел.
— В школу, — соображает он. — Ну что ж — можно. Только уговор: без шума. Шуметь сейчас — самому голову в петлю совать… Ладно. Пошли, — и Максим Степанович крепко перепоясывается ремнем…
Страчево вырастает темными силуэтами хат.
— Ложитесь, хлопцы. Не дышите, — приказывает Максим Степанович. — Один сперва пойду, а то вы погорячитесь, и как бы чего…
Старик возвращается минут через десять.
— Назад!.. Назад!.. — испуганно шепчет он. — Танки… Полный хутор танков…
— Яки танки? Где? — бросается к нему Рева.
— Везде. На улицах, на дворах… Как дома, большие. Уходить надо.
— Уйти, землячок, проще всего, — замечает Рева. — А вот где это видано, чтобы серьезные люди даром целую ночь топали? У них дела поважнее есть… Пойдем, Чапов, поглядим. А ты, милый человек, — обращается он к Максиму Степановичу, — лежи и не дыши.