– Обуйте лучше сапоги, – пошутил я. – Иначе я вам все пальцы отдавлю.
– Рискну.
Она меня обняла, и мы сделали несколько неловких шагов. Не слишком удачно. Голова моя кружилась. Ее духи в дополнение к тому, что я выпил, окончательно меня опьянили. Я чувствовал, как в груди беспорядочно стучит сердце. Я остановил ее, обнял за обнаженные плечи и сжал так, что она едва не задохнулась.
– Господин Бурма, – с упреком прошептала она.
– Перестань называть меня господином, – произнес я хриплым голосом.
– Лучше перестань мучить женщину. Мне больно.
Я не ответил.
Еще сильнее прижал ее к себе, еще плотнее придавил к себе, губами впившись в отдающие малиной губы. Она не ответила на мой поцелуй. Я почувствовал, как она напряглась, словно от отвращения.
И я ее отпустил.
– Извините меня, – сказал я. – Вы сами виноваты. Она проковыляла к кушетке и, рыдая с закрытым ладонями лицом, рухнула на нее. Молча глядел я на нее, а затем забрал плащ, надел его и взял шляпу:
– Спокойной ночи, – сказал я. – Спокойной ночи... Женевьева.
Она подняла ко мне залитое слезами лицо, вытерла кончик носа неизвестно где выловленным платочком и бросила на меня испуганный взгляд.
Догнала она меня у самой двери. На этот раз она обхватила меня своими надушенными руками и если только что не ответила на мой поцелуй, то сейчас наградила им сама, причем стоившим многих. Нежная, навязчивая, подсказывающая музыка продолжала разноситься по комнате. Мне казалось, что я прижимаю к своему дрожащему телу целую подшивку журнала "Вог".
Проснулся я с легкой головной болью. Я лежал в незнакомой мне постели. Свою-то я знаю. Там и здесь горбы. У этой их не было совершенно. Через щели в плохо задвинутых гардинах в надушенную чужую комнату едва проникал свет тусклого дня. Рядом с собой я почувствовал вытянувшееся горячее тело. Я повернулся... Женевьева... Она что-то тихо пробормотала и, не просыпаясь, слегка пошевельнулась. Ну что же, свершилось. Они выиграли, все эти прорицатели! Фару, Шасар и другие. Фару! В одном он все-таки ошибался, этот Флоримон. Тридцать лет, уверял он. Может быть. Но среди них были и такие, которые сошли бы за два. Она оставалась прекрасной, но без помощи притираний или искусного освещения лицо показывало... ее истинное лицо. Да и грудь многое утратила из своей горделивости. Я обругал себя. Откуда этот критический взгляд в подобных обстоятельствах? Ах да. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Какая все же он будет скотина, если не собьется с этого пути.
Я вылез из постели, одел костюм и прошел в маленькую гостиную. Зажег свет и в зеркале увидел собственное отражение. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Да. Бесшумно, методично и осторожно я принялся всюду шарить. Я осмотрел все – гостиную, комнату, ванную, шкаф, одежду. Я не знал точно, что ищу, да, к тому же, и не нашел ничего, но свою грязную работу довел до конца. И если это могло меня утешить, не был первым. По некоторым, едва заметным, да и то заметным только наметанному глазу признакам я обнаружил, что здесь уже недавно прошлись. Может быть, кто-то из сыска. А может быть, другие особы. Я был в гостиной, когда услышал, что меня подзывает Женевьева. Я подошел к ней.
– Не желает ли мадемуазель, чтобы я раздвинул занавеси и приблизил к ней сад Тюильри?
– Боже мой, – проворковала она. – Сколько поэзии... для детектива. Нет, мой любимый. Не прикасайся к занавесям. Утром я так ужасно выгляжу!
Она это сказала не для того, чтобы показаться интересной. Похоже, ее это действительно мучило.
Я прошел в гостиную. Раздвинув гардины, открыл окна и рискнул выйти на балкон. Воздух был ледяным. Желтоватый туман застилал Париж. Но он скоро рассеется. За Лувром рождалось солнце.
Глава одиннадцатая
Птички
В десять утра я толкнул дверь своего кабинета. Элен сидела за машинкой и просматривала газеты. Она принюхалась:
– Шеф, откуда вы?
– Из постели. Почти что.
– Я сочла, что вы упали в чан с "шанелью".
– А!
– Придется дезинфицировать ваш костюм.
– Да, пожалуй...
Я показал на газеты:
– Что там новенького, моя любовь?
– Опомнитесь. Вы находитесь в агентстве Фиат Люкс. Не в постели вашей любою!
– И все же что нового?
– Ничего особенного. Звонил Ребуль.
– Что еще?
– Совершенно ничего.
– А Заваттер?
– От Заваттера никаких известий.
– Сегодня пополудни мы нанесем ему визит. Это нас развлечет.
– Вам бы лучше отдохнуть.
– Кове?
– Ничего. Вчера он, наверное, разгромил коммутатор в своем листке.
– А Фару?
– Ничего.
Набив трубку, я спокойно ее раскурил, а потом позвонил комиссару:
– Сообщить нечего, – сказал я.
Это был день коротких, отрицательных и вялых сообщений.
– Вы поддерживаете контакт?
– Контакт – самое подходящее слово, – ухмыльнулся я.
Он чуть не подавился:
– Как? Что? Нет? Так вот как! Так вот как! Я-то сказал лишь ради смеха.
– Над такими вещами нельзя смеяться.
– Да уж, верно. Значит, ничего?
– Пока да. А у вас?
– Наши монпарнасские художники исчезли.
– А дело Бирикоса?
– Почти не движется. От полиции Афин мы пока ничего не получили. Нашли брошенной его машину...
– Это я читал в газетах.
– Тщательно ее прочесываем. Отпечатки и все остальное. Среди его вещей, забранных нами в гостинице, обнаружили записную книжку с адресами. Проверяем один за другим. Мало что дает. Одни исчезли, другие умерли. Среди живых многих уже исключили. В частности, почтенного торговца с набережной Межисри по имени Пелтье. Он не из числа ваших взломщиков, а следовательно, и не из убийц Бирикоса. Роковую ночь провел с друзьями. Ужин в честь дня рождения, на котором присутствовал один из наших инспекторов. Тем не менее мы проверили. Пелтье знал Бирикоса в период оккупации, и тот оказал ему большую услугу – денежную, конечно, – несколько лет назад. Пелтье сам рассказал нам об этом. Естественно, мы сочли: услуга за услугу...
– Облагодетельствованный в конце концов убивает благодетеля?
– Совершенно точно. Но мы заблуждались. Уже давно Пелтье не поддерживал постоянных отношений с Бирикосом и мало что смог нам о нем рассказать. На его взгляд, Бирикос был богатым афинским чудаком, который время от времени покупал у него птиц. Хотя в последний раз уже давно. Вот почему я вспоминаю об этих показаниях. Если мы вскоре от греческой полиции узнаем, что Бирикос был коллекционером, как вы и предполагали, меня это не удивит сверх меры. Собиратель. Чудак. Вам пришло бы в голову покупать птичек?
– Нет.
– Не доверяю поэтам.
– И правы. Кстати о Бирикосе. Левассер его не знала.
– А мы ничего не обнаружили такого, что заставляло бы думать, что он был знаком с Ларпаном.
Мы обменялись еще массой ничего не значащих фраз, и Фару повесил трубку. Я закурил.
– Пелтье, – прошептал я. – Набережная Межисри... Элен, скоро полдень. Не холодно. Временами просто прекрасно. Пойдемте. Пошатаемся по набережным.
– Как двое влюбленных.
– Во всяком случае, я развлеку вас как никогда.
Местами туман сохранялся. Солнце не до конца выполнило свои утренние обещания. Но время от времени оно отбрасывало робкий и тусклый лучик, и его хватало, чтобы все сразу же веселело. Набережные выглядели как обычно. Мирные граждане рылись в ларях с книгами. Торговцы семенами, сельскохозяйственными орудиями и птицами захламляли тротуары своими пестрыми и шумными лотками. Я легко нашел лавку Пелтье. Сделать это было тем проще, что его фамилия была выведена над входом крупными зелеными буквами. Я вручил Элен пакетик купленных по дороге конфет.
– Сегодня четверг, – сказал я. – Собери всю мелюзгу двух полов, какую только найдешь вблизи. Бедных, богатых, разряженных и оборванцев. Собери их здесь, напротив лавки нашего типа.
– Что вы хотите устроить, шеф?
– Вы мне не советовали отдохнуть? Так вот, я намерен развлечься. Частный сыщик не может все время жонглировать одними трупами. Иногда ему бывает нужна и поэтическая разрядка.