– Он был с севера?
– Из тех мест. Из дыры, которая особенно жестоко пострадала еще от первой мировой войны... Она была стерта с лица земли... архивы мэрии уничтожены.
– Очень удобно.
– Да.
– Ив своем качестве блуждающего огонька продолжал жить воровством? Радио утверждает, что именно он унес Рафаэля.
Фару сделал небрежный жест:
– Липа. Картина вовсе не Рафаэля.
– Ну и ну, для государственного служащего, я бы сказал, вы придерживаетесь странных взглядов на национальные музеи.
– Я говорю о картине, которую нашли при нем. Мы сразу же подумали, что это разыскиваемая картина, но эксперты нас разубедили. Копия, к тому же довольно топорная, вот что это было такое!
Я припомнил размеры украденного шедевра, которые приводились в печати на другой день после кражи. Пятьдесят на двадцать пять сантиметров. Сняв рамку, ее было нетрудно укрыть, и у меня перед глазами прошла сцена в подвале на улице Пьера Леско, увиденная вчерашней ночью...
– Он таскал ее прямо на теле, и ваши люди это обнаружили, расстегнув ему рубашку как раз в тот момент, когда мы вошли в подвал, правда? – спросил я.
– А вы глазасты, ничего не скажешь.
– Вы же хорошо это знаете. Я не чиновник, ежемесячно получающий жалование. Я частный детектив. Если не буду глазаст, то и жратвы не будет.
– Теперь у вас будет на чем потренировать глаз. Взяв снова одну из фотографий, он пальцем сомнительной чистоты поводил по лицу очаровательной Женевьевы.
– На ней?
– Да. Она не замешана. Спать с мошенником, который свыше двадцати пяти лет не привлекал к себе внимания, еще не преступление, даже если этого типа убили, когда он имел при себе копию украденной картины. И если лже-Ларпан...
– Еще одна подделка.
– ...продолжал заниматься предосудительной деятельностью, не похоже, чтобы Женевьева была в курсе. Ларпан, – сохраним ему это имя, – не жил в Париже. Время от времени он совершал сюда наезды. Как и все толстосумы. Восемь дней назад, приехав из Швейцарии, он остановился в гостинице "Трансосеан" по улице Кастильоне. Так утверждает гостиничная регистрационная карточка. Проверим. Я говорил, что Женевьева Левассер была его любовницей. Это и верно и неверно. Она спала с ним время от времени. В этом году и в прошлом, во время наездов Ларпана в столицу. Она не сопровождала его в поездках. Вот уже двадцать четыре месяца, как она практически не выезжает из гостиницы, где, как и он, проживает, но постоянно. Повторяю, нам не в чем ее упрекнуть, ни в том, что она сама ухлопала этого типа... (любовная драма всегда вероятна, однако ее алиби правдоподобно), ни в том, что пыталась скрыть свою связь с ним. Прошлой ночью, когда мы проводили проверку в отеле, она сама нам в этом призналась. Похоже, эта парочка с такой осторожностью вела свое суденышко, что сомневаюсь, заподозрили бы мы когда-нибудь сами что-то без этих признаний. Заметьте, что она вроде бы одумалась и пожалела о своей откровенности, узнав, что мы не слишком-то уважаем ее трагически погибшего любовника, но было уже поздно. Итак, мы не можем ни в чем ее упрекнуть, и она никак не замешана. Но в наших глазах, глазах полицейских, встречи с таким загадочным субъектом, как Ларпан, создают – как бы сказать? – неблагоприятное предубеждение. Вы понимаете? И я не могу установить за ней официальное наблюдение. Оно было бы слишком заметно. Ничто не оправдывает подобной меры, и она быстро бы ее обнаружила и заартачилась. А со связями, которые она поддерживает...
– Или поддерживают ее.
– ... хорошо бы мы выглядели. Нужна максимальная сдержанность. Она знакома чуть ли не со всем высшим светом. Например, она опознала тело, но ее имя не будет упомянуто. Будет сказано "лицо из его окружения", вот так. В этих кругах нашим полицейским сапожищам делать нечего. В то время...
– ...как элегантный джентльмен моего калибра...
– Совершенно верно. Вы точно себя описываете, Бурма.
– Ну ладно, ближе к делу. Допустим, я представителен. Об этом действительно многие говорят. И в любом случае, похож на кого угодно, только не на фараона. Да и тем лучше. Но я не джентльмен. Если бы был джентльменом, то отверг бы ваше предложение и выставил вас за дверь.
– А будь я фараоном, настоящим фараоном, тем, кого зовут истинным фараоном, я не потерпел бы ваших колкостей и пяти минут.
– Хорошо. Теперь, когда мы оба душу отвели, скажите, какие есть наводки?
– Женевьева Левассер, как вы уже знаете, проживает в отеле "Трансосеан". И это вы знаете. Апартаменты номер 512. Это на самом верху, но ничего похожего на мансарду.
– Постельки удобны?
– Я не направляю вас туда похрапеть.
– Кто говорит вам о храпе? Работает у Рольди, в высокой моде?
– Да, манекенщицей.
– Ясно. Что мне надлежит предпринять?
– Завоевать ее благосклонность.
– Под каким предлогом?
– Я думал, что Нестор Бурма достаточно находчив.
– Не всегда. Но попытаюсь что-нибудь придумать. Сколько ей лет?
– Тридцать, но выглядит на двадцать пять.
– Значит, тридцать пять.
– Нет, тридцать.
– Пусть будет тридцать. Даже если тридцать пять, я не откажусь. Хорошо. Постараюсь завоевать ее благосклонность, как вы выражаетесь.
– Это будет приятная работенка, вы не находите?
– Не то слово.
– В любом случае, держите глаза открытыми и если что заметите...
– Старик, если я что замечу и если в этот момент... Я взял один из снимков и постучал по нему пальцем.
– ...мне придется выбирать между парой ваших усов и этой парой грудей...
– Вы выберете вознаграждение, – оборвал он. Я поднял брови:
– Как говорится, шутки в сторону, не так ли? Каково же это вознаграждение?
– Три миллиона.
– От общества друзей шедевров живописи или чем-то в этом роде?
– Да.
– Прекрасно. Липовое общество и липовое вознаграждение, как и картина, найденная на Ларпане вместо бронежилета.
– Не совсем так.
– Да что там! Разве это не спектакль, который должен посеять сумятицу среди похитителей картины, и побудить одного из них выдать всю шайку? И тот, кто картину сдаст (если сдаст), попадет впросак и ему придется долго чесать у себя в затылке, чтобы получить хотя бы ломаный грош. Разве нет?
– Ну-ну, – произнес он неопределенно. – Я уже вас поправил. Я сказал: не совсем. В противном случае вознаграждение материализуется и попадет в карман честного человека, если именно честный человек сможет вернуть или добиться возвращения картины.
– Значит, у меня есть шансы? Он ухмыльнулся:
– Гм... Скажем, половина на половину.
– От трех миллионов даже пятьдесят процентов – это заманчиво.
– Сколько же, в этом случае, стоит сама картина? – спросила Элен.
– Много сотен.
– Черт возьми!
– Именно так!
– В любом случае, ее стоит поискать, – сказал я, – А Ларпан? Украл он или нет?
– Об этом мы ничего не знаем, – вздохнул комиссар. – Бредем на ощупь... Есть множество предположений... Во-первых...
Он поднял палец с пожелтевшим от табака ногтем:
– Украл он. При нем были подлинник картины и ее копия, и у него свистнули подлинник и деньги. В этом случае виновниками были бы его сообщники. К несчастью, на нынешнем этапе следствия мы не знаем, где искать этих сообщников...
– Если они и существуют, то давно смылись.
– Да. С другой стороны, после приезда в Париж он посещал очень немногих людей, и все они – с безупречной репутацией. Во-вторых...
Он нацелил два пальца на бычьи рога моей трубки, словно вызывая быка на бой:
– ... при нем была только копия, которую он заказал с какими-то нечистыми намерениями. Например, вернуть ее музею под видом подлинника. Похоже, он уже совершал подобные махинации с Джокондой в 1912 году. Или толкнуть ее какому-нибудь коллекционеру под видом подлинника. Короче говоря, владея копией, он стал жертвой вора, которому были нужны только его деньги. Откровенно говоря, мы не очень верим в это последнее предположение. Первое представляется нам предпочтительнее. Но у второго предположения есть вариант. Ларпан мог входить в банду, которая хотела извлечь выгоду из кражи Рафаэля, но по той или иной причине в подвале по улице Пьера Ласко произошла разборка...