-Эни любимая, послушай!-доносилось до нее, но она уже не слышала, она пыталась отгородиться, она зажала уши ладонями и замотала головой, боль пронзила искалеченное тело, но она была ничем в сравнении с тем адом, что разгорался в душе, которая заходилась от надрыва, от свербящей и скручивающей агонии.
-Нет!-твердо сказала она. Аня отчаянно посмотрела на Маркуса, а потом дернулась , схватила его руку прижала к губам, ее трясло от бессилия и слабости. –Пожалуйста, умоляю... умоляю тебя, Маркус, скажи ...скажи, что ты просто пошутил, просто пошутил, просто ...скажи! Умоляю, я же .. я же , Боже, просто скажи , прошу, не трави мне душу! Не надо..нет! Я же не смогу...
Он молчал, его трясло, как и ее. Она смотрела на него и молилась, что это кошмарный сон, что это все от наркоза. Иначе не может быть! Господь не допустит, нет! Она не чувствовала, как ее вновь уложили, она не слышала голоса, что ей шептали слова утешения, она проваливалась в темноту. И эта тьма была спасением, ее прибежищем. Каждый день она просыпалась, чтобы замкнуться, чтобы завернуться в кокон, обороняться от реальности, которая была хуже смерти. Ее тело заживало, набиралось сил, но душа слабела с каждой минутой, растворяясь во времени, которое было тем противником, что осаждало ее оборону. Она просыпалась, чтобы гореть лишь одним желанием –уснуть вновь. Она не знала, зачем встает, зачем ест и пьет. К ней приходили родственники, но она не замечала, она просто отворачивалась к окну, смотрела на мерно качающиеся от ветра деревья и отключалась от происходящего, как отключают слуховой аппарат, и она не слушала, что ей говорят. Но с каждым днем она все яснее ощущала приближение бури, приближение конца, когда все краны будут сорваны и ее погребет под собой то, что нарывает в ней, просачивается как предатель сквозь щели ее хрупкой самозащиты.
Люди были для нее особенно опасны, потому что их взгляды были пропитаны чувствами, слова болью и утешением, которые она отрицала. Ее незачем жалеть, у нее все хорошо, все хорошо! Но больше всего она боялась посещений Маркуса, потому что его слова жалили, как укусы, его глаза били наотмашь, а нежность и забота рвали душу. Вот и сейчас она еле держалась, чтобы не попросить его уйти, но она боялась что-то сказать, боялась разрушить тот барьер, что возвела вокруг себя, поэтому отвернувшись к окну, она сжимала до боли подоконник. Но спустя пару мгновений почувствовала горячее дыхание на своей щеке и жар мужского тела. Аня застыла, как статуя, паника захлестывала.
-Эни, девочка моя, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Умоляю. Мне так тяжело без тебя родная, нам без тебя тяжело. Нашей малышке нужна мама, милая, очень нужна! Я знаю Эни, знаю, как тебе больно, любимая, но прошу тебя, не держи в себе! -его голос был тих, но он оглушал сильнее крика. Его руки сжимали ее с каждым словом все крепче, Аня напрягалась все сильнее, слова били по ней, но она сопротивлялась. Она сгибалась под гнетом этих слов, но не ломалась, не сдавала позиций, ей было не до смысла, ей просто нужно было продержаться, она не хотела понимать значение, не могла. Это не было трусостью, это был просто инстинкт самосохранения. Если она поймет, если примет, то ничего не останется для нее в этой жизни. Но и Маркус не сдавался, он словно чувствовал, какая борьба идет внутри нее и он наседал, осаждал и не давал спуску. И сейчас она ненавидела его за это. Аня развернулась и оттолкнула его от себя. Он изумленно уставился на нее, потому что это было первое за месяц проявление активности и вообще какого–то чувства у Анны. Глаза его загорелись, и он заговорил с еще большим упорством.
-Просто поговори со мной, мы же всегда все друг другу рассказывали, помнишь?! Мы же семья в конце концов! Ты мне нужна, Эни , очень нужна...-его губы задрожали, он с силой их сжал и двинулся к ней. Аня отскочила, она как загнанный в угол зверь металась в отчаянии.
-Пожалуйста, уйди! Уйди...
-Эни..
-Умоляю, я не могу, не могу, прошу! Дай мне время. Я не хочу...Просто уйди... пожалуйста, хоть раз сделай, как я прошу !-Аня лихорадочно шептала еще что-то, закрывая уши. Маркус обнял ее и стал укачивать, она не сопротивлялась, просто сжималась в его объятиях и не смела шелохнуться.
-Я уйду, Эни. Уйду, если ты так хочешь ! –он шумно втянул воздух , поцеловал ее в макушку и устало прошептал –Я все для тебя сделаю, ты же знаешь!
Она знала. Он ушел, как и обещал. Она же облегченно вздохнула, будто казнь отсрочили на неопределенный срок. Но срок был определен давно и тем человеком, от которого Аня этого никогда не ждала.
Меган вошла в палату и увидела невестку в обычном положении - вот уже месяц Аня сидела на подоконнике и смотрела невидящим взглядом в окно. Картина была пугающей и в то же время такой до боли сжимающей душу, но сегодня Мегги не была настроена на понимание и сочувствие, сегодня она была, прежде всего, матерью. Матерью, которая смотрела, как ее сын с каждым днем все упорнее бьется о глухую стену в бессилии, как он разрывается между заботой о новорожденной дочери и замкнувшейся в себе жене. Если днем он забывался в работе, ребенке и Анне, то ночь была предназначена горю и тревогам, это Мегги видела по красным глазам, по измученному виду. Сын постоянно засыпал рядом с Дианой днем, когда оставался дома, что делал в последнее время часто. Чем глубже Анна уходила в себя, тем больше времени Маркус проводил с девочкой, а в последние дни он вообще не отходил от нее, словно пытался компенсировать малышке отсутствие матери. Мегги и Маргарита приехали на Белгрейв –сквер, чтобы помогать Маркусу с дочерью и Анной сразу после похорон, но он практически со всем справлялся сам. Мегги никогда не думала, что увидит сына возящегося днем и ночью с грудным ребенком, меняющим ему памперсы, поющим колыбельные песенки и несущим всякий милый бред для своей малышки. Подобные картины умиляли, а также вызывали волну бесконтрольной злости у Мегги. Они все переживали смерть Мэтти, все болело внутри от невыносимой утраты, но они, а главное, Маркус находил в себе силы жить дальше. Так почему же этого не может сделать и Анна?! Сейчас Маркусу как никогда нужна ее поддержка, Диане нужна мать, а она способна лишь жалеть себя и это тогда, когда ради ее жизни Маркус пошел против закона, против себя, позволив коснуться сына ,чтобы провести эту кощунственную операцию! Весь месяц с Анной работали специалисты, с ней разговаривали и Маргарита и Белла, и Маркус, но все напрасно, она словно никого не слышала. Мэгги не ездила, она боялась, что не выдержит и она не выдержала, когда увидела сына после очередной поездки в больницу. В лице не осталось ничего живого, он был похож на ходящего мертвеца, только сейчас Мэгги заметила, как некогда красивый и статный парень, превратился в измученного, избитого жизнью мужчину. Ее так резануло это открытие, сердце сжалось, а в душе разгорелась злость. Почему, черт возьми, Анне позволено страдать, а ему положено тащить все на своих плечах. Ах, ну да! Он же мужчина. Да только женщине предписано быть его помощницей, а не обузой. Почему эта девчонка вечная жертва, а ее сын должен взвалить все на себя и за все быть в ответе? Хватит, довольно! Пощечины всегда приводят человека в чувство и если для того, чтобы помочь сыну, ей придется надавать Анне этих пощечин, значит, она это сделает!
Анна смотрела на уплывающее за горизонт солнце, пытаясь отгонять от себя ненужные сравнения, думать не хотелось ни о чем. Ей сказали, что на днях ее выпишут и это пугало ее так, что хотелось спрятаться . Она не хотела перемен и тех чувств, что они за собой повлекут, но ее никто не спрашивал и как оказалось давно. Ее уединение было нарушено, резким голосом Мэгги: