Как же можно лишить мать ее ребенка?! За что такая жестокость, за что?
Аня царапала по мрамору, сдирая руки до крови. Она не чувствовала холода, не чувствовала боли, ее словно опустили в кипящий чан с водой, и она варилась в своем отчаянье, разрывая тишину всхлипами и воем обезумевшей от горя женщины, матери. Лицо было в земле, она скрипела на зубах, отравляла своей сыростью и пресным, мерзким вкусом. Вот так теперь пахнет ее мальчик . Мысль вызвала очередное удушье. Она терялась, зарывалась в землю, в цветы и рыдала не переставая. Но чьи-то сильные руки вырвали ее из этой безумной агонии.
-Нет! –заорала она. –Не трогай меня, я хочу к нему! Я хочу к моему мальчику!
-Эни!-услышала она ненавистный голос, посмотрела на белое, словно мертвое, отчаянное лицо и ударила по нему со всей силы. Он дернулся, но не более.
-Пошел вон! –закричала она и хотела ударить его вновь, но он схватил ее за руки и прижал к себе.
-Не уйду! Эни не надо, пожалуйста...
-Уходи, оставь меня, оставь !-провыла она, ярость обернулась бессилием, душа была вывернута наизнанку. Уткнувшись в шею Маркуса, она прохрипела, заикаясь. –Он боится темноты, он же ее боится, как он там один, он же совсем один...
-Он не один, не один!-сдавлено прошептал Маркус, раскачиваясь с ней в объятиях. Аня не могла ничего больше сказать, силы оставляли ее, она выплакала все без остатка.
-Как ты мог Маркус, как ты мог...-тихо всхлипывала она, устало ударяя по его спине. –За что ты меня так ненавидишь, за что?
Он содрогнулся, обхватил ее лицо руками, по его щекам бежали слезы.
-Не надо, прошу тебя, ... не надо ...
И она замолчала, чувствуя пустоту, слезы тихонько текли по лицу, а душа покидала тело. Аня смотрела на лицо своего мужа и чувствовала, как по крови расползается яд ненависти и жажда убивать. Он вновь предал ее, он вновь отобрал у нее самое дорогое, оставил медленно подыхать, но только теперь она не будет тихо скулить и лить слезы, теперь она будет мстить! Как и любая мать, она готова была убить за своего ребенка, но смерть была бы слишком легким наказанием. Нет, Маркус на сей раз ты ответишь за свою жестокость! Ты пожалеешь, что такое чудовище , как ты просто родилось на свет.
Аня сжала губы, глаза вспыхнули, но внутри все погасло, потому что сейчас она похоронила не только сына, но и свою любовь к человеку, который назывался ее мужем. Но она уже ничего не чувствовала, потому что тот, кого она любила никогда не существовал. Лишь образ, который она с таким упорством и наивностью взращивала в своем сердце. Теперь маски окончательно скинуты и ничего не осталось, ничего. Маркус поднял ее с земли на руки и понес, она не сопротивлялась, она с отчаяньем смотрела на удаляющийся памятник, и беззвучно шептала:
-Сыночек мой, прости меня милый, что не была в час смерти рядом с тобой.
Слезы вновь покатились по щекам, а дыхание сбилось. Ей даже не удалось проститься со своим мальчиком, не удалось прижать его в последний раз и поцеловать. А впрочем, она и не хочет, она не будет прощаться, потому что слова эпитафии правдивы, Аня всмотрелась в надпись на надгробье, прежде чем они скрылись за холмом, и согласно кивнула, признавая правильность мудрых слов, которые вечно будут охранять покой ее мальчика. А на белом мраморе было затейливыми буквами выведено:
«Сын никогда не умирает. Лишь рядом быть перестаёт»
» Глава 6
"Да гори оно все синим пламенем !
Перешла за приличий рамку
Алкоголь стал нектаром и знаменем
Жизнь теперь проживать наизнанку
Быть хорошей и правильной? - к чёрту!
Пусть теперь поболит у других
Бить словами- платить по счёту
Всех намерений ваших - благих!
Судите как хотите, господа
Что, в своей жизни вы видали?
Любовь и ненависть, поймите, господа
Две стороны одной медали."
стихотворение от Глафирка.
-Маркус, тебе нужна моя помощь?-обеспокоенно спросила Маргарита Петровна. Она всячески старалась делать вид, что все нормально, но лицо выдавало ее волнение.
-Нет, спасибо! Я сам.
Она еще с минуту постояла в дверях, а потом бесшумно ретировалась. Я облегченно вздохнул. За последний месяц только ночью я чувствовал какое-то подобие покоя, хотя подобие очень жалкое. Тридцать дней беспросветного мрака, черной дыры, которая с каждым днем засасывала все сильнее и сильнее. Но я цеплялся за жизнь, заглушая все чувства, загоняя их глубоко внутрь себя. Я должен это делать ради Анны, нашей малышки и ради себя самого. Только вот эти взволнованные взгляды родственников, их неловкость и робкие попытки помочь выжимали из меня последние соки. Жалость убивала. И дело тут не столько в моей чрезмерной гордыне, сколько в большей степени в примитивном страхе. Я боялся. Черт возьми, как же я боялся сорваться на эмоции и начать жалеть себя самого, упиваться горем. Я не мог себе этого позволить, просто не мог... Я взвалил на свои плечи миллион забот и проблем, я работал, как вол, разрывался между Анной и Дианой. Я делал все, чтобы не давать себе ни секунды для размышлений и внутренних переживаний. Странно, что многие принимают подобное поведение в сложившейся ситуации за силу. Я часто слышу фразы типа: «Он держит удар..», «Тащит все на своих плечах..», «Не сломался ...», «Он ответственный..» и прочее. Возможно, так оно и есть, но только в том случае, когда человек обычно привык давать волю чувствам, а потом собрался и взял себя в руки. Я же всегда был замкнут, мне легче пахать до потери сознания, чем предаваться горю. Я боюсь тех страданий, которые сваляться на меня, стоит только мне остановиться. Я боюсь боли. Поэтому я далеко не сильный человек, скорее трусливый. Но даже при всем желании, у меня не хватало сил ни душевных, ни физических для горя. Анна занимала все мои мысли. Ее состояние приводило меня панику, я не знал, что делать. Она словно закрылась, сжалась в комок, прячась от реальности, от боли. Она отгородилась от всего, а главное от меня. Я видел, как тяжело ей, когда я прихожу, и я стал навещать ее так, чтобы она не видела меня, хотя на душе было гадко. Доктора все наперебой уверяли меня, что в подобном состоянии нет ничего удивительного, что это такая стадия, которую вскоре сменит другая и так далее. После таких разговоров мне становилось еще хуже, меня пытались успокоить тем, что моя жена подобно подопытному клопу идет по разработанной кем-то системе. "Все это нормально, мистер, так у всех!" Да плевать мне, как у всех! От этого не хрена легче не становится. Самому дорогому мне человеку безумно плохо, а я не могу даже на глаза ей показаться и мне нечем ей помочь. Я ненавижу эту беспомощность, она давит на меня, я разрываюсь, бьюсь , бьюсь, но ничего не могу сделать. Она возвращает меня в холодные стены, окруженные колючей проволокой, где воздух настолько провонял дешевыми сигаретами, что кажется будто ты только что сам накурился. Тогда я был в точно таком же безысходном состоянии. Сейчас я также загнан в клетку, только не на физическом уровне. Мои внутренние демоны преследовали меня повсюду, пока я не попадал в свою комнату. Только рядом с Дианой меня отпускало. Я не помню, как получилось так, что я стал заниматься дочерью сам, потому что после похорон я был как в тумане. Если бы не она, я бы не выдержал. Она была моим спасательным кругом в этом аду. Вот и сейчас, не успев, приехать домой, я сразу же помчался к своей малютке и теперь смотрел, как она смотрит на меня своими голубыми глазками, в которых проскользнуло узнавание. Личико сморщилось в беззубой улыбке и внутри меня все отступает, такое тепло разливается в груди, я сразу же улыбаюсь в ответ, беру свою девочку на руки и прижимаю к себе, вдыхая сладковатый запах маленького ребенка. Как же хорошо и одновременно плохо!