На территории комбината еще со времен войны стояли четыре сборно-щитовых барака. Сначала их хотели снести, а потом передумали и, облицевав кирпичом, перестроили под квартиры. Построим новые дома со всеми удобствами, тогда, мол, и снесем. Но вводились в эксплуатацию новые дома, а бараки стояли. И не просто стояли. Их заселяли. Так уж получалось: бесквартирный рабочий просил какую угодно комнату, хотя бы «уголок». И его поселяли в бараке. Получая, каждый был доволен. Но не долго. Вскоре начинал точить червь неудовлетворенности (вполне возможно, в какой-то степени справедливой): чем он хуже тех, кто живет в светлых, хороших квартирах? И при распределении квартир житель барака забывал, что на комбинате работает, как говорится, без году неделю. Когда ему напоминали об этом в завкоме, начинал возмущаться: «А до вас я у частника, что ли, работал? Тоже на социалистическом предприятии...»
Три раза созывали заседание завкома, пока не пришли к единому мнению и не составили окончательно согласованный список. Вот тогда-то все и началось! Решение принималось завкомом и директором, однако жалобы писали только на директора. Завком — это коллектив, жаловаться на него неудобно. И никому из жалобщиков, конечно, в голову не приходило, каким образом можно удовлетворить всех, если в бараках живет более ста семей, а в новом доме всего сорок квартир.
В этом доме получил квартиру и Григоренко. Каждому вроде ясно: приехал руководитель предприятия, а живет с семьей в общежитии — нужно дать квартиру. Но в письмах писали, что директор «заменил» квартиру.
Были анонимки и другого рода. «Не успел приехать — дачу занял...» При этом воспоминании на душе Григоренко стало гадко. Три недели всего пожил, пока комнату в общежитии освободили, и вот, нате вам... «Деньги на ветер кидает...» Это про мойку. Скорее бы пустить ее в ход. Как дело пойдет — никто не станет писать. «Автомашины гробит...» — это справедливо, но не садиться же ему за баранку вместо шоферов.
И еще на что-то намекал секретарь горкома. Сергей Сергеевич вспомнил, как Громов со значением произнес: «И другое...» Что это могло означать? Наверно, очередная анонимка о его отношениях с Оксаной. Да, тут уж не оправдаешься перед горкомом. Всыплют ему, конечно, по самую завязку. Какая может быть любовь, да еще с сослуживицей? Моральное разложение — вот что это такое, скажут. Думал ли ты об этом, Григоренко? К тому же Оксана официально не разведена, хотя и ушла от мужа...
Мысли мучили Сергея Сергеевича, как тупая зубная боль.
Хорошо, что он сейчас в кабинете и телефонный звонок наконец прервал его горестные размышления.
Докладывал Драч: раздобыл мощную помпу для мойки. Потом позвонил начальник горного цеха Прищепа: все готово к взрыву.
Сергей Сергеевич оставил кабинет и пошел на строительство. «Интересно, как там Белошапка? Надо будет утвердить его в должности прораба постоянно. Работает парень хорошо!»
Когда в тот же день вечером Григоренко вернулся домой, Иринка сказала:
— А к нам дяденька приходил.
— Какой дяденька?
— Не знаю. Он тебе принес... Вот посмотри, — она показала на канистру, которая стояла в углу.
Григоренко открыл ее и почувствовал запах спирта. Он недоуменно посмотрел на дочку, на канистру и спросил:
— Какой это дядя? Как его звать?
— Ну, такой... как все... Как звать, не сказал.
— А какой он из себя?
— Красивый дядя, молодой... Сказал, пускай папа пьет на здоровье.
— Ты его раньше видела?
— Нет.
— Ну, зачем же ты открывала дверь, Иринка? Не нужно было открывать. Ведь тот дядя знал, что я на работе, потому и пришел сюда, когда меня нет.
— Разве он что-нибудь плохое сделал?
— Плохое. Очень плохое... Когда этот дядя нес к нам канистру, другой дядя позвонил в горком и сказал, что я получил спирт и что спирт у меня на квартире. Поняла?
Иринка кивнула, хотя, конечно, ничего не поняла.
Григоренко тут же отправился на комбинат. Вызвал из дома Файбисовича.
Когда улыбающийся Файбисович протиснулся в кабинет, Григоренко сразу же спросил:
— Скажите, Лев Давидович, только откровенно, когда наши «толкачи» уезжают в командировку, они спирт с собою берут?
— Спирт?.. Нет у нас спирта. Где его взять?.. Вот таранку возят. Когда с цементом туго было, а наряд нам не дали, возили таранку...
— Вы считаете это честным?
— Нет, разумеется. Но что Файбисович должен был делать?
— И часто такое случалось?
— Дважды. Второй раз — воблу отвезли за компрессор.
— Почему я об этом не знал?