И была еще одна тайна.
Не каждую ночь, конечно, но довольно часто, чтобы эта частота становилась туманно пугающей, Хоскинс в своих мечтах снова и снова возвращался к тем мрачным и холодным картинам бесплодной пустыни, о которой он думал, как о Ленге. В пределах видимости той уродливой и одинокой башни, так похожей на грубый орудийный ствол, которая нависала над равниной, изливая яркий красный свет из самого верхнего круглого окна…
Что может это мертвое плато иметь с могилами заключенных в тюрьмы богов на дне Тихого океана? Почему его спящий мозг — как представляется — провел связь между застывшим и безжизненным плато и черным морским дном? Разве только из-за знания, что Амос Таттл приобрел старую книгу в темном и загадочном сердце Азии через китайского священника в ламаистском монастыре на северных границах Тибета?
«Лама Чо-Чо»… был ли он одним и тем же, что и «Старший Иерофант», упомянутый в «Некрономиконе» в главе о Ленге… без имени, лицо которого всегда скрыто за маской или завесой из желтого шелка?
Одна возможная связь между Ленгом и Тихим океаном, которая уже имела место, была вскользь упомянута его бывшим преподавателем литературы в Мискатонике, любителем-фольклористом и антропологом, профессором Уилмартом.
Проклятое и запретное плато Ленг, где, как считается, Древние правили задолго до того, как первые люди эволюционировали… слова Уилмарта негромко звучали в голове Хоскинса.
«Старые» были аналогичны «Великим Древним», а Ктулху и его отродья были великими силами среди «Великих Древних», он узнал это, изучая тексты Альхазреда. Если они так давно сошли со звезд, что первые люди (или первые млекопитающие!) даже еще не эволюционировали, возможно, плато или пустыня Ленг была затем затоплена первичными морями тех эпох… и, возможно Ктулху и его отродья и их приспешники правили доисторическим миром Ленга до того, как моря высохли и появились сухие земли, после чего они мигрировали в обширный Тихий океан, — это была больше теория, но она удовлетворяла Хоскинса тем, что давала ответ на проблемы и противоречия, которые сбивали его с толку и которые лишили его покоя.
Кое-что еще занимало Хоскинса в последние дни сентября и начала октября 1928 года. Его сны…
Один и тот же повторяющийся сон… это безлюдное и заброшенное пространство бесплодной ледяной пустыни… эта приземистая и уродливая каменная башня, стоящая под странными искаженными созвездиями… кружащийся кровавый луч света, который вспыхивал и вспыхивал снова и снова в верхнем круглом окне.
В своих снах, ночь за ночью, Хоскинс парил бестелесный над плато и всегда, когда чары сна разбивались, и он просыпался, трясясь, как лист, и промокший от ледяного пота, он понимал, что все ближе и ближе приближается к порталу башни.
Что может случиться, когда последовательность сновидений закончится, он не мог даже догадываться, но очень боялся этого. Ибо что-то внутри башни пробудило в нем первичное чувство страха… невнятное и ужасное отвращение.
Отчаявшись прекратить поток этих сновидений, Хоскинс купил опиат в одной из аптек в окрестностях и даже посоветовался с врачом, доктором Эфраимом Спрейгом, которого ему очень рекомендовали. Доктор Спрейг выслушал бессвязный рассказ Хоскинса о его ночных экскурсиях в сны не перебивая, выражение его лица было скептическим, и прописал сонный порошок, который оказался неэффективным, как и опиаты, которые Хаскинс уже пробовал.
Доктор, должно быть, рассказал начальнику Хоскинса в библиотеке о его состоянии, потому что на следующее утро Сайрус Лланфер вызвал молодого человека в свой кабинет, сочувственно спросил о его здоровье и предложил отправиться в небольшой отпуск.
— Я заметил, что вы кажетесь измученным и изможденным в последнее время, как будто недостаточно отдыхали, Хоскинс, — сказал он. — Вы кажетесь изнуренным, как будто ваши нервы беспокоят вас. Эти зимы в Новой Англии могут быть опасны для того, у кого столь низкая сопротивляемость, как у вас, похоже, так… что вы скажете? Несколько недель в более теплом климате, а? Это будет хорошо для вас!
Хоскинс вышел из кабинета доктора Лланфера очень сильно дрожа. Он не мог вспомнить, какие привел контраргументы, и в целом скорее опасался, что они были агрессивными, почти истеричными и, конечно, довольно непоследовательными. Но — сама мысль об отрыве от своей работы в этот момент наполнила его холодным и бездонным ужасом… он был так близок к Абсолютной Тайне, которая, как он знал, была скрыта в «Тексте Р'льех», чтобы разрушение его концентрации поездкой в отпуск было бы катастрофой.