продолжали обвевать негой и лаской баюкающие, прозрачные слова и звуки. Но вот певец как бы оглянулся на оставленную им где-то далеко землю, серебряный голос его дрогнул и в нем зазвенела особая нежность:
— Браво! браво, мосье Трике!! — пропел Лазо, когда Булкин кончил. Раздались аплодисменты.
— Теперь песенку Трике! — приказала Мися, закутываясь плотнее в темную накидку.
начал Булкин, и перед моими глазами как въявь вырос «француз, подбитый ветерком», с рукою у сердца и отвешивающий изящный и почтительный поклон.
За куплетами последовало несколько романсов Кюи и Вердеревского.
Музыка — это высшая магия. Хорошего певца или музыку вы слышите только в первые мгновения, затем все исчезает перед вами: звуки претворяются в образы и чувства. Время утрачивается: в секунде содержатся годы. Мир видишь сверху; в неожиданной, новой окраске вновь переживаешь изжитое, и, как птица, залетевшая в комнату, томится и бьется в тесной оболочке пробудившаяся душа.
После Булкина заставили петь Лазо, и он хриплым, но все еще приятным баритоном мастерски исполнил несколько цыганских романсов.
— Господа, а который час, не пора ли домой? — спросила наконец Тася.
— Не знаю!.. у моих часов заржавел организм! — ответил Булкин.
— Этот господин коверкает язык и воображает, что он декадент! — презрительно произнесла Люлю, обращаясь ко мне.
— Разве? — лукаво удивился Булкин. — А я думал, что совершенствую его, как вы! Надо же идти в ногу с веком!
Лодка описала широкую дугу и устремилась обратно в непроглядную темень. Из-за одного из поворотов красным глазом уставился на нас фонарь, и скоро мы шумно стали высаживаться на пристани.
Опять рассыпались огни по аллее. Булкин завозился у лодки, отстал и, размахивая длинным красным фонарем, бегом догнал нас.
— Погодите, неблагодарные!! — кричал он. — Я вас катал, а вы ускакацию от меня сделали! Мадам? — тоном нежного укора обратился он к жене, продевая руку под ее локоть. — Отчего вы меня не по дожде?
— Ванька, а ведь ты в самом деле начинаешь вырождаться! — ответила Мися.
На балконе на накрытом для ужина длинном столе уже горели в белых матовых колпаках три высокие лампы.
Увидав расставленные всем тарелки с простоквашей, Булкин скроил страшную физиономию.
— Как, опять проскакаша?! — воскликнул он.
— Ешь, ешь!! — ответила Алевтина Павловна. — Это полезно, особенно Тасе с Мисей в их положении!
— Но ведь я-то не в положении?! — прижав обе руки к груди, вопросил Булкин. — Я-то за что осужден каждый вечер проскакашей питаться?!
Его усадили, Мися подвязала его салфеткой и приказала съесть всю тарелку. Ужин начался весело.
Среди ужина Тренк вдруг выпрямился и раздул щеки.
— Ваших взглядов я никак не уясняю себе! — оскорбленным тоном произнес он, продолжая свой разговор с Булкиным, сидевшим против него. — Помилуйте? — как бы апеллируя, обратился он ко всему столу. — Все от мужика до барина ходатайствуют завести у себя все лучшее… — Тренк загнул палец: — петуха породистого… — Он загнул второй палец и стал продолжать делать это и дальше, — собаку породистую, свинью породистую, корову породистую, лошадь породистую! Стало быть, порода что-то значит? Значит, в породе есть все дело?
— Совершенно верно! — согласился Булкин. — Но ваша теория, как выдающегося коннозаводчика, кажется мне несколько односторонней: чтобы осчастливить и переродить человечество, еще недостаточно послать в турне по России несколько десятков племенных баронов! Кроме породы, нужны и реформы…
Барон опешил и несколько секунд сидел, шевеля бритыми губами и не зная, что ответить.
— Позвольте?! — взъерошился наконец он. — Но разве про племенных баронов я что-нибудь говорил? — я имел в виду странное, неестественное желание упразднить дворянство и поставить, как это говорится, в углу стены, холуя!
— Кто же вам сказал об этой жажде обзавестись холуем?
— А хоть бы вы: пять минут назад вы объявили, что лучший способ правления — республиканский!
— Вы изумительно верно схватили мою мысль, но холуя в виде мечты я не выставлял!