— Никогда не устану! И если бы даже устала — хочу и конец.
— В твоем положении это опасно. Я решительно против!
— Поеду, поеду и поеду! — визгливо закричала Тася. — Ты меня нарочно бесишь! С тобой мне вреднее быть, чем в самом тряском экипаже!
Мы подходили уже к балкону. Видно было, что Тася порывисто встала; послышался звук разбившейся чашки, затем плач; между колоннами быстро промелькнуло пестрое кимоно и скрылось в доме.
К нам навстречу пошел Тренк. Он был взволнован, но заставил себя улыбаться мне; только потемневшие глаза выдавали его настоящие переживания. Он догадался, что мы должны были слышать конец его объяснения с женой, и счел нужным набросить на него шутливый оттенок.
— Дамы — это венец творения… — произнес он, здороваясь со мною. Булкину он сделал только легкий сухой кивок, на что тот отвесил необыкновенно глубокий и сверхпочтительный поклон… — но только не в интересном положении! — добавил он, обозрев поклон своего родственника. Тренк сдвинул брови, закурил папиросу и уселся в кресло; лицо его опять сделалось величавым и окаменевшим.
— Вообще говоря, — процедил он еще через минуту, — пренеприятная это привычка у женщин размножаться!
— О, да! — подхватил Булкин, — и притом от всяких пустяков!! — в нем опять проснулся Балакирев[52].
Барон не соблаговолил ответить, вытянул вперед ноги и глубоко затянулся дымом; последний, видимо, действовал на его нервы и мысли благотворно.
Я сделал попытку узнать у Тренка, как у человека раньше Булкина вступившего в семью Штраммов, о бумагах, могших остаться от Велепольских, но удивленное баронское — «что»? — сразу дало мне понять, что Велепольские и весь мир — ничтожество, совершенно не интересующее его; дальше мне было открыто, что фон Тренки ведут свой род от ливонских рыцарей и что архив их хранится у него в Петербурге и находится в полном порядке.
Около десяти часов я отправился взглянуть, что делает Лазо; еще в коридоре мне сделалось известно, что он проснулся — слышался его голос, распевавший арию князя из «Русалки».
— Я шел будить тебя! — сказал я, входя в биллиардную.
Лазо сидел на постели, откинувшись назад, натягивал на себя сапог и делал страшные глаза.
— Здорово, мельник! — пропел он, целясь в меня ногой, как из ружья.
Я сообщил ему о своих рекогносцировках в саду и на чердаке. — Где же находится твой миллион книг, позволь узнать? — закончил я.
— Уж и миллион! Эк ты, брат, как всегда хватишь!! — воскликнул Лазо. — Кое-что, будь покоен, сыщем! Сейчас вместе искать будем. Наверное, вся суть где-нибудь в сарае валяется!
Лазо поднялся бриться, а я стал рассматривать гравюры на стенах.
— Объясни мне, пожалуйста, что делает Булкин? — спросил я.
— Что Булкин делает?.. младенцев… — невнятно ответил Лазо, расперев языком щеку. — А что, разве это не почтенное занятие, по-твоему? — добавил он, опустив бритву и заметив, что я махнул рукою.
— А Тренк богат?
— Очень! Когда женился, две пары штанов были! Все деньги у жен: ось, брат, где заковыка!
— Положим, не совсем в том: обе они прехорошенькие! — возразил я.
— Ну, понятно. Булка и посейчас влюблен, как кот в марте!
— Все-таки, чем же он занимается в Петербурге?
— Да тем же, чем здесь: ничем; пишет стишки и около жены околачивается. От скуки либеральничать теперь стал… Купцы от скуки запивают, а наш брат либеральничает!
— Почему ты так думаешь? А может быть, он и действительно либерал?
— Вздор! Ты гляди в корень: кому дома женский пол пикнуть не дает — те все в оппозиции! Туфлей влетит, а ему кажется, что весь мир не так устроен, как следует! Одну свою бабу не переустроит, а сто миллионов человек, думает, по плечу ему будут! Потеха!
Лазо кончил бриться, совершил омовение, вытер щеки одеколоном и облекся в белоснежный китель.
— А в котором часу мы тронемся сегодня отсюда дальше? — спросил я, созерцая своего приятеля. Он только что взялся за свои густые усы и с самодовольным видом закрутил их перед зеркалом.
— Сегодня? То есть как это? — он, не выпуская из рук усов, повернул ко мне лицо. — Кто тебя укусил?
— Никто не кусал, но ведь, когда покончим с осмотром, делать нам здесь будет нечего?
— Совершенная истина! Вот мы сперва все осмотрим, а затем и поговорим!
Мы вышли в коридор и оттуда через зал на веранду. Там были все в сборе; стоял говор. Можно было подумать, что за ночь у обитателей дома накопилась бездна энергии и впечатлений и каждый — кто хохоча, кто сетуя, торопился высказать их; слушать друг друга в этом доме было не принято.
52
Балакирев — имеется в виду И. А. Балакирев (род. в 1699 г.), дворянин и офицер, служивший Петру I, а затем шутом при дворе Анны Иоанновны. Ему приписывались многочисленные анекдоты, изречения, остроумные выходки. См. книгу Н. Полевого «Собрание анекдотов Балакирева» (Спб., 1830).