Булкин подкатил из разных мест три небольших, пустых бочонка и расставил их вокруг импровизированного стола. Лазо явился со штопором и несколькими высокими гранеными стаканчиками. Из противоположного угла Булкин извлек пару жестяных коробок и откупорил их; там оказались шоколадная соломка и печенье Альберт.
— Однако!! — только и нашелся я сказать, глядя на превращение бочек в стол и стулья и появление произведений Жоржа Бормана[55].
— Голь на выдумки хитра! — ответил Булкин. — Теперь черед за вином; какое кому угодно?
Мы опять обошли подвал. Я, помня историю у Чижикова, выбрал себе длинную, узкогорлую бутылку с легким рейнвейном; Булкин принес алое, как гранат, густое Нюи и такое же Марго; Лазо притащил в объятиях целую кучу бутылок разных фирм.
— Вы еретики!!! — возгласил он, ставя на бочку пузатый сосуд с бенедиктином. — А я о душе подумал, по духовной части прошелся: монахорум, — его же и монахи приемлют! Шартрез… тоже святые отцы делали! «Пипермент», специально для страдальцев желудком!
На бочке вырос лес из бутылок. Булкин откупорил их все, и мы уселись.
— Господа, а ведь мы в средние века переселились? — сказал я, оглядывая силуэты бочек и затонувшие в темноте ряды полок. Позади нас на освещенной стене двигались и кивали огромные тени.
— Верно! — подхватил Лазо. — Рыцари круглого стола!
— Легче на повороте!.. бюргеры в винном погребе! — поправил Булкин.
— Умный был человек старый барон! — произнес Лазо и поднял свой стакан. — Вечная ему слава и память!
Мы чокнулись и выпили.
— А живой барон не обидится, что мы без него сюда ушли? — спросил я.
— Это фон Тринкен-то? — с пренебрежением спросил Булкин. — Ничего, тринкнем и без него!
— А вдруг сейчас сюда войдет Алевтина Павловна?! — произнес я.
— Я влезаю в эту бочку! — сказал Булкин. — Ваканция в ней моя!
— А мы падем на колени и подымем руки! — подхватил Лазо. — Нет, кроме шуток, а я Алевтину Павловну очень люблю! Напылит, накричит, а добруха необыкновенная!
— Да! — согласился Булкин. — Без нее здесь давно бы все развалилось. Стара только она уже становится!
— За вечную деву, Алевтину Павловну! — воскликнул Лазо. — Да живет генеральская дочь еще многие годы!!
Мы опять чокнулись.
Старое ароматное вино стало давать себя чувствовать; такие вина прежде всего предательски действуют на ноги, и голова, остающаяся свежей, долго не замечает измены своих союзников. Поэтому прежде, чем начать вторую бутылку рейнвейна, я встал и проэкзаменовал их в прогулке по погребу. Мои собеседники налегли на ликеры и «освежались» после них Нюи; щеки их пылали, как вино.
Лазо пристал к Булкину, чтобы тот прочел свои стихи.
— Не писалось все лето! — ответил Булкин. — Нового нет ничего! — Он залпом опорожнил стакан крепкого Нюи и взял стоявшую около стены гитару. — Новую частушку у нас на деревне слышал, хотите? — Он перебрал струны.
— Просим!!
почти фальцетом вполголоса завел он.
Лазо хохотнул и стукнул кулаком. — Свиньи!! — воскликнул он.
Нежность и тоска вдруг зазвучали в голосе певца:
совсем тихо, говорком закончил Булкин; струнные аккорды затушевали последние ноты.
— Превосходно! — невольно воскликнул я — с таким мастерством, юмором и чувством была исполнена песня.
Лазо сидел, привалясь боком к бочке-столу, вытянул ноги и медленными глотками отхлебывал густое вино.
— Забавно! — проронил он. — А и пакость же, в сущности говоря, эти частушки!
— Чем? — осведомился Булкин. — Новая народная поэзия…
— Ну, тут поэзия и не чихала! — возразил Лазо. — Котлеты из бессмыслицы… «сидит милый на крыльце с выражением в лице» — это что же может значить?
55
Произведения Жоржа Бормана — продукция известной кондитерской фирмы по производству шоколада.