— А, Пров Иванович! — мягким баритоном воскликнул он, подходя к Титову, и поднял ладонь как бы для удара. — Вот кого рад видеть! — Мой спутник подставил руку и хозяин сочно шлепнул по ней своею; последовало крепкое и долгое пожатие.
— А это компаньон мой, Сергей Романыч! — представил меня Титов.
— Очень рад! — повторил Бонч и крепко сжал и потряс мою руку. — Садитесь, господа. Какими ветрами вас Господь ко мне занес?
— Ветры обнаковенные… коммерческие! — не торопясь ответил Титов, усаживаясь в кресло.
Лицо хозяина продолжало приветливо улыбаться, но светлые глаза насторожились и в них мелькнула какая-то искорка.
— Все с вами рад вести, Пров Иванович, и коммерцию и знакомство! — мягко ответил он и обратился ко мне. — А вы чем торгуете, Сергей Романович?
Должно быть, выражение моего лица сделалось глупейшее. Врать я не хотел, но и выдавать головой Прова Ивановича не приходилось тоже. Я беспомощно пошевелил пальцами и только хотел что-то сморозить, вмешался Пров Иванович.
— Со мной он! — выручил он меня. — А к тебе вот какое дельце будет — овес хочу у тебя взять!
— Овес? — удивился Бонч. — Да разве ж ты и хлебом стал заниматься?
— Отчего ж человеку от хлеба бегать? — возразил Титов.
Я сразу отгадал план моего приятеля: никакого овса покупать он не собирался и заговорил о нем, что называется, для отвода глаз. Но лицо не выдавало его ни единым мускулом и было, как всегда, невозмутимо и серьезно.
— Ну, конечно, конечно! — согласился хозяин и опять перевел на меня внимательные, светлые глаза. — Вы, значит, по хлебной части?
Я кашлянул в кулак и скосил глаза в угол: мне представилось, что я уже встретился с Бончем в Петербурге у знакомых в качестве «хлебника»…
— Говорю — компаньон мой! — повторил Пров Иванович. — Так как же насчет овсеца?
Я для безопасности потупился и передвинулся на кончик стула.
Хозяин закинул ногу за ногу, покачал ею и взялся холеной левой рукой за бакенбарду. На лице его изобразилось раздумье.
— Цены в гору пойдут… — вымолвил он, приняв за чистую монету предложение Прова Ивановича; это заключение он явно вывел из нашего нежданного приезда. — А какая твоя цена, Пров Иванович?
— Ты хозяин, тебе и цену ставить!
Бонч взялся уже обеими руками за кончики бакенбард и в раздумьи потянул их в разные стороны.
— В гору цены пойдут!.. Подожду!
— Ой не прошибись, смотри!
— Подожду! — еще тверже сказал Бонч. — Овса не продам, а чайку выпить милости прошу! — он встал и движением руки показал на соседнюю комнату, где помещалась столовая.
На покрытом синею ярославскою скатертью столе лежали разбросанные по разным местам остатки хлеба, стояло несколько чашек и полузаглохший самовар; чаепитие, видимо, только что было кончено.
— Прошу покорно! — хозяин указал на стулья и сел против нас. Босоногая горничная принесла пару приблизительно чистых стаканов и налила и подала нам жидкое и чуть теплое пойло.
— Не желаешь коммерции со мной вести — твое дело! — выговорил Пров Иванович.
— Всегда рад ее с таким тузом, как ты, вести! — мягко возразил хозяин и слегка прикоснулся к колену Титова концами пальцев. — Обожди немного; никому овса, кроме тебя, не продам!
— Ну, ну!.. С овсом ты меня не уважил, другое я вспомнил: библиотека-то твоя еще цела или нет?
— Цела, а что?
— Обещал я приятелю одному питерскому книг прислать — торговлишку думает ими открыть. Не уступишь ли?
— Отчего же, можно!
— Велика ли?
— Томов за тысячу будет!
Пров Иванович скривил губы. — Много!.. И, чай, хлам все?
— Почему хлам? Книги прекрасные, собирали их знатоки, просвещенные люди!.. Хозяин даже как будто немного обиделся; Пров Иванович равнодушно прихлебывал свой чай.
— Как смекаешь? — минуту погодя обратился он ко мне, — гуртом брать или нет?
— Гуртом многовато будет!.. — ответил я. — Впрочем, посмотреть сперва надо!
— А, пожалуйста, — предложил хозяин.
— Сходи, погляди! — распорядился Титов.
— Да уж лучше вы! — возразил я, выдерживая тон.
— Стану я с дрянью пачкаться! — с пренебрежением отозвался Пров Иванович. — Погляди поди, не маленький!
Я встал. Поднялся и хозяин и через полутемный коридор провел меня в дальнюю комнату, очевидно служившую местом складам всякой рухляди; там под самый потолок стояли друг на друге сундуки разных размеров, лежали матрасы и перины; на хромом столе грудилось несколько венских стульев с продранными сиденьями. У трех стен стояло по большому черному шкафу.