- Это так, просто к слову пришлось. Я вам говорила, помните?
Тот вспомнил, усмехнулся и кивнул Зулии:
- Продолжайте.
- А чего продолжать? Все уже и так ясно. Сказала ему, давай разводиться и квартиру менять. Будешь, говорю, мне алименты на сына выплачивать, мы с ним и в однокомнатной проживем. Так он как взвился, вы бы видели. Весь слюной изошел, все уши мне пропищал своим ублюдочным голоском. Кричал, что я воровка, представляете? И что не видать мне квартиры, как своих ушей. Что алименты согласен платить только с официальной зарплаты. А официальная зарплата у него сто пятьдесят рублей. Двадцать пять процентов - это меньше сорока рублей. Разве проживешь? У меня самой ни образования, ни специальности, только внешность, кто меня на работу возьмет? Не на панель же мне идти? Выпросила я у него деньги на билет, взяла сына и улетела домой, отцу сказала, что погостить приехала. Но там уже не выдержала и все рассказала. Отец меня избил как Сидорову козу и сказал, чтобы обратно собиралась. Выспросил все, я ему сказала, что обо всех Алексовых делах знаю - он ведь все документы дома хранит, а мне делать нечего, я и читала. Дал мне отец немного денег, чтобы хоть приоделась, и адрес своего знакомого урки. Письмо ему написал. Мне приказал без той суммы, что он Алексу давал, домой не возвращаться. Ну и все. Вернулась я, сняла комнату, нашла дядю Колю, договорились мы с ним, что он найдет людей и все сделает, а я ему за это половину денег отдам. Отец Алексу семнадцать тысяч давал, поэтому-то с него тридцать пять стали требовать.
Комов без кровинки на лице отпрянул назад, и в глазах его появился ужас.
- Вы не закончили, - напомнил босс, сделав вид, что ничего не произошло. - Зачем вы попросили зашить сумку?
- Чтобы дядя Коля туда прежде меня не заглянул. Я ведь, честно говоря, с жизнью уже попрощалась. Еще там, в Казахстане, когда отец приказал деньги из этого подонка выкачать. Я-то ведь знала, что он не даст ни копейки. Но решила таким образом хоть за любовь свою обманутую отомстить. Думаю, доберусь до чертовой проститутки секретарши, поизмываюсь, душеньку отведу, а там уже будь что будет. Жить все равно нет смысла. Антон у отца останется, тот его не бросит... Ну вот, до первой стервы добралась, решила, что ради любовницы Алекс хотя бы что-то сделает, деньгами пожертвует. А тут вдруг вторая вроде как объявилась, - она снова посмотрела на меня. - Ты прости, я же не знала, что ты подставная. Поэтому попросила и тебя еще заодно похитить. А Бугру поставила условие, чтобы в сумку не заглядывал. Он отца боится, поэтому все выполнил, как я хотела. Вот и вся история...
Она замолчала, застыв с кривой усмешкой на губах, и в комнате стало тихо.
- Ну ты и сука, - процедил Комов. - Родного мужа...
- Ты не муж, а мой кровный враг теперь, понял, ублюдок? - зловеще проговорила она, подняв на него мутные глаза. - Запомни, говнюк, мне зона не страшна. Я на зоне родилась и выросла. И меня очень быстро выпустят - отец постарается. А ты после этого проживешь не больше недели. Аллахом клянусь! И меня уже ничто не остановит. Считай, что смертный приговор тебе, кусок дерьма, уже подписан. Осталось лишь привести его в исполнение. Так что копи деньги на собственные похороны, мразь. Может, хоть на это ты не поскупишься...
Глава вторая ЗАКАЗ НА УБИЙСТВО
Со времени последнего дела прошло около недели. За все это время к нам не пришло ни одного клиента - все словно вымерли. Зато у босса было достаточно времени, чтобы выбить из Алексея Комова деньги на лечение несчастной Ольги. Врачи сказали, что ей нужна обширная пластическая операция, причем делать это нужно прямо сейчас, пока раны не зажили и не превра-- тились в шрамы, которые потом убрать будет труднее. Но у Ольги, естественно, таких денег не было. А Алексей уперся и наотрез отказался давать на это совершенно неприбыльное дело хоть копейку. Три дня босс вел с ним переговоры, пытаясь пробудить в этом чудовищном сквалыжнике хоть малую толику совести, но, очевидно, она в нем напрочь отсутствовала. Тогда Родион пошел на крайнюю меру. Зулии светило около десяти лет строгого режима без права на амнистию за вымогательство, организацию похищения и насилие с отягчающими обстоятельствами. В течение этих десяти лет Комов должен был, по идее, чувствовать себя в относительной безопасности. А там, глядишь, или Зулия поостынет и образумится, или сам Комов за границу сбежит. Босс, понимая, что так с Ольгой поступать нельзя и нужно хоть как-то помочь бедняжке, посоветовался со своим знакомым адвокатом. Тот напичкал его юридическими терминами и подсказал правильное направление удара. В результате Родион позвонил Комову и нарисовал ему очень яркую и убедительную картину ближайшего будущего. Из нее явствовало, что, если он, Комов, не оплатит заграничное лечение своей секретарши, босс наймет самых лучших адвокатов, и те с легкостью добьются для Зулии минимального срока заключения. Если ее вообще не освободят из-под стражи в зале суда. И тогда Зулия доберется до него очень и очень скоро. Выцарапает ему глаза и вырвет его сердце вместе с поджелудочной железой. И ему, Комову, уже никакая операция не поможет, кроме патологоанато-мического вскрытия, во время которого установят, что погиб он страшной, мученической смертью и жить уже никогда не будет. Через два часа Комов, смертельно бледный и дрожащий, уже звонил в дверь нашего офиса. Трясущейся рукой он положил перед боссом на стол толстый конверт с семнадцатью с половиной тысячами баксов и попросил сделать все, чтобы Ольга стала еще краше, чем прежде. И добавил, что Зулии все-таки пусть так, но удалось вытащить из него деньги, за что он не простит ее до конца своих дней. Он ушел, и мы были уверены, что больше никогда его не увидим. И слава богу...
Я сидела, хрустя своими любимыми солеными чипсами, за компьютером и вводила бухгалтерские проводки. Занятие это не доставляло мне никакого удовольствия, и я уже давно подумывала о том, что пора бы нам найти профессионального бухгалтера, хотя бы на период подготовки и сдачи баланса. Я, конечно, мастерица на все руки, но, не дай бог, в расчеты вкрадется ошибка или я неправильно оформлю что-то - и все, нас замучат проверками, арестуют счет, а то и вовсе фирму закроют. Босс на все эти аргументы отрицательно вертел головой и ворчал, что лишние свидетели нашей нелегальной финансовой деятельности нам не нужны. Мне оставалось лишь тяжко вздыхать в ответ и соглашаться-к нашим деньгам никого из чужих и близко подпускать нельзя, если мы не хотим загреметь в каталажку за уплату фиктивных налогов. Но бухгалтер все равно бы не помешал...
Двери нашего офиса открывались все так же автоматически, путем нажатия спрятанной под крышкой моего стола кнопки. Когда кто-то приходил и звонил, я смотрела в видеофон и, если человек мне нравился, сразу впускала его, а если нет, то сначала подробно расспрашивала. Но еще не было ни одного случая, чтобы в результате я кого-то не впустила - клиенты нынче на вес золота, и нужно было пользоваться любой возможностью вытянуть из людей деньги, если они у тех имелись. И мои личные предпочтения здесь были неуместны. Ладно бы очередь стояла, за три месяца вперед записывались, а то ведь нет, совсем даже наоборот - впору самим по городу бегать и свои услуги навязывать. Мне даже иногда приходила в голову дикая мысль самой подстраивать людям неприятности, а потом за их же деньги помогать им от них избавляться. Но босс вряд ли поддержал бы эту идею, поэтому я сидела, помалкивала и вводила эти чертовы проводки, думая о том, что, видно, хорошо жить все стали, если ни у кого никаких проблем нет. А может, просто нет денег, чтобы заплатить нам за решение этих проблем...
Звонок прозвучал так неожиданно, что я по ошибке набрала не ту цифру да еще нажала ввод. Машина начала считать заведомо неправильную задачу. Проклятье! Придется потом переделывать. Оторвавшись от компьютера, я включила видеофон и посмотрела на монитор.
На нашем крыльце стоял бомж. Причем бомж ярко выраженный. Заросшее густой щетиной лицо, фонарь под левым глазом, распухшие синюшные губы с кровоподтеками, мутный бессмысленный взгляд, замызганная кепка на голове, из-под которой выглядывали нечесаные, поседевшие волосы, все это вырисовалось во весь экран да еще и скалилось, обнаруживая отсутствие переднего зуба.