Совин подобострастно заюлил перед свидетельницей, обрадованный благосклонностью шефа.
Комиссар закрыл за Валери дверь и вернулся к своему письменному столу.
— Ну, месье Латель, значит, у вас от меня секреты,— проговорил он деланным тоном, дружеского упрека.— Вы, оказывается, сами любите поиграть в детектива?
— И небезуспешно, как видите.
— Лжете вы тоже небезуспешно...— Комиссар подмигнул.— Волнующая особа эта маленькая Жубелин.
— Вы чересчур далеко заходите,— со злостью бросил Морис. Его антипатия к комиссару уже переросла в отвращение.— Мне не хотелось в присутствии мадемуазель Жубелин вступать с вами в пререкания, но теперь, когда мы одни, я протестую против подобных высказываний. Да, она провела прошлую ночь у меня, но я уже объяснял, что с .нами была моя дочь. Мадемуазель Жубелин не из .тех девушек, с какими вы, вероятно, имели дело по службе.
— Да, да, только не волнуйтесь.—Жомиссар самодовольно улыбнулся.— Безусловно, я кое-что преувеличил. Но иногда приходится так поступать, чтобы получить требуемую реакцию. -
— Это вам удалось,— заметил Морис и добавил дрогнувшим голосом:—Девушка действительно в порядке.
— Вы же знаете ее всего один день.
— Зато мы долго беседовали.
— Либо вы принимаете меня за дурака,— проворчал Фушероль без всякой неприязни,— либо вы и вправду очень наивны.
Не успел Морис ему возразить, как Фушероль заявил:
— Там кое-кто еще есть...— Пригласив Лателя подойти к двери, ведущей в коридор, он тихо приоткрыл ее.— Взгляните на эту женщину.
Морис увидел на скамейке у стены миниатюрную изящную даму лет шестидесяти. Она была одета в черное. Сложив руки на коленях, она с непроницаемым лицом сидела подчеркнуто прямо.
— Вот... вчера прибыла из Шатору.
— Это его мать?
— Да. Она вдова. Он был ее единственным ребенком.
— Единственный ребенок...— задумчиво повторил Морис.
Ем.у было нетрудно поставить себя на место матери, переживающей сейчас так же, как он, потеряв жену.
— Вы ее уже видели?
— Нет.
— А вы не знаете, какие у нее были отношения с сыном?
Фушероль подошел к письменному столу и взял пачку сигарет. Его враждебность немного уменьшилась.
— Хотите сигарету?
Казалось, Фушероль забыл о всех сделанных ему замечаниях. Он закурил и продолжил:
— В Морэ для нее заключался единственный смысл жизни, она так и не простила ему переезд из Шатору в Париж.
— Но ведь он был уже взрослым.
— Для матери ребенок всегда остается ребенком,— изрек Фушероль.
Снова Морис провел параллель с собой. Разве Изабель в его , глазах была взрослой женщиной? Но ей всего девятнадцать лет, она еще подросток. И вообще, Изабель — совсем другое дело.
— А такая мать-собственница,— заканчивал Фушероль свою речь, явно гордясь познаниями в области психологии,— любит изображать из себя мученицу. Повторяю, мадам Морэ не простила своему сыну то, что он уехал в Париж. Она не простит и тех, кто его переманил сюда. Она ненавидит всех, кто был ему близок здесь в Париже, считая что они оторвали от нее ребенка. Она ненавидит весь мир. — Сделав паузу, он добавил: — Поэтому в первую очередь ей я покажу портрет Дюпона.
— Но вы же не станете утверждать... Дюпон несомненно сумасшедший, это видно по всему.
— Да, сумасшедший, считающий себя мстителем, «Я уничтожу всех злых людей» — отличное название для криминального романа.
Но Мориса теперь заботило другое. Он думал о Валери. Пока Фушероль изливался по поводу душевнобольных и их преступных деяний, к нему пришла одна мысль.
— А вы не.боитесь, что Дюпон станет мстить мадемуазель Жубелин? — спросил он комиссара.— Что, если он рискнет?
— Может,. конечно,— ответил Фушероль, пытаясь выпустить кольцо дыма.— Жубелин — отличная приманка, на которую можно поймать любого разбойника.
— Приманка? Надеюсь, вы не собираетесь использовать мадемуазель Жубелин в этом качестве?
Фушероль, вроде бы не замечая возмущения Мориса, спокойно продолжал:
— Естественно, мы бы только выиграли, узнай этот парень, что его портрет получен от нее. Но я все же постараюсь, чтобы такая информация не просочилась прессу. Мы сделаем все, чтобы защитить девушку.
— Ну а если он убьет ее?
— Вот если убьет... если убьет...—- Наконец Фушеролю удалось выпустить колечко дыма, но он разрушил его резким движением, вызванным вопросом Мориса,—Тогда я — пас... В конце концов, я не могу предоставить ей личного телохранителя или запереть в камеру... Никак не могу.— Он взмахнул сигаретой и обнадежил: — Однако я сделаю все, что в моих силах, Латель, и. даже больше, чем повелевает долг. Остальное в руках божьих.
Он засеменил к. окну и выглянул наружу. Большие часы на дворце Правосудия пробили двенадцать, Фушероль повернулся.
— Теперь уже поздно протоколировать ваши показания. Приходите, пожалуйста, завтра. — И добавил почти дружеским тоном: — Большое спасибо за помощь.
Морис вышел в коридор, озадаченный изменением настроения комиссара. Мадам Морэ сидела на том же месте. Женщина выглядела такой одинокой и убитой горем, что Морису захотелось проявить к ней участие.
— Извините, мадам. Я был другом Даниеля.
Она медленно повернула к нему маленькое худое лицо с торчащим острым носом и без всякого зла, но твердо ответила, пресекая дальнейшие попытки с его стороны:
— С друзьями моего сына я не хочу иметь дела.
Ресторан был переполнен. Негромкий гул голосов царил в дымном зале. Почти за всеми столиками сидели оживленно жестикулирующие мужчины. Многие пришли с портфелями, которые теперь лежали под стульями. На другой стороне улицы высился монументальный фасад дворца Правосудия, обнесенного решеткой с позолоченными остриями.
Валери привлекала к себе множество взглядов, но сама полностью их игнорировала. Ее внимание целиком поглощали расположенные на столе блюда, которые, по выражению Даниеля, она «грациозно заглатывала». Мориса не удивлял ее аппетит: из рукописи своего друга он хорошо о нем знал. Потому Латель и пригласил девушку в ресторан поблизости от набережной Орфевр, несмотря на ее заверения в том, что она совершенно сыта.
— К вам не очень придирались? — спросил он.
— Нет. Правда, мне пришлось подписать кучу бумажек.
— Фушероль снова вас допрашивал?
— Очень коротко. Мерзкий тип,— ответила она и насадила на вилку кусок колбасы.
— Вы видели мать Даниеля?
— Я встретилась с ней у двери, но мы не разговаривали.
Беседа постепенно замирала. Морис только ради приличия пытался поддерживать ее:
— Может, хотите сыру?
Она отказалась, зато охотно приняла предложение попробовать омлет «Сюрприз» на две персоны. Морис по ее настоянию тоже отведал это блюдо. Ему, несмотря на трагические обстоятельства, было приятно сидеть в ресторане рядом с Валери, и он чувствовал укоры совести.
— Вы должны идти на работу после обеда? — спросил он.
— Да. К сожалению, я не писатель, и кроме того у меня есть начальство.
— А, что вы собираетесь делать потом?
— Что я могу собираться делать? Домой отправлюсь.
— У вас здесь нет родственников?
— В Париже нет.
Они снова замолчали. Валери вплотную занялась десертом. И вдруг выронила ложку. Мороженое из вазочки брызнуло на кружевное жабо. Расширенными глазами она посмотрела на Мориса. Тот спросил ее встревоженным голосом:
— Что такое?
— Не поворачивайтесь.
Валери принудила себя улыбнуться, вытирая запачканный костюм.
— Что случилось? — повторил Морис.
— Дюпон... На улице... перед окном.
Морис замер.
— Чем он занимается?
— Ничем. Подсматривает.
— Он вас заметил?
— Не знаю.
— Не подавайте виду, что узнали его. Продолжайте есть,
Валери подчинилась приказу. Морис же наполнил стакан и начал обдумывать план действий.
Они сидели в дальнем углу переполненного зала, Ничего нельзя было предпринять. Если Морис встанет и зашагает к выходу, Дюпон убежит, и никто его не настигнет. Убийца прогуливался за дверью в нескольких метрах от Лателя, но был недоступен так же, как если бы стоял на другой стороне пропасти. Подобная ситуация могла встретиться только в романе.