За Мишку!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, -
Идёт война народная,
Священная война! (В. Лебедев-Кумач)
Ленчик попал в третью штрафную роту. Она состояла из четырех взводов: три стрелковых и один санитарный. Разные люди были здесь: воры, бандиты, рецидивисты, прибывшие из тюрем и лагерей; вышедшие из окружения или побывавшие в плену солдаты и сержанты. Находились и случайно оступившиеся, а порой и безвинно пострадавшие и оклеветанные люди.
Ленчик был вором. Ни карманником, ни домушником. Квалифицированным бухгалтером- казнокрадом. На фронт попросился сам. «Это лучше, чем в тюряге прозябать, - решил он. - Буду там, где сейчас все нормальные мужики. Снимут судимость, и я снова - вольная птица».
В отделении, куда он попал, было пятнадцать человек. Командовал ими бывший сержант Макар Братков, разжалованный в рядовые и отправленный в штрафную роту за нарушение воинской дисциплины. Ходила молва, что повздорил он со своим лейтенантом и врезал ему. За что и попал в штрафную роту. И этому вполне можно было поверить. Он и здесь, снова став сержантом, занимался рукоприкладством. Когда вор, по кличке Рябой, попытался подмять под себя отделение, Братков быстро сбил с него спесь.
Но совсем-то Рябой не сдался. Время от времени возникал и показывал, что и он здесь что-нибудь да значит.
- За что сидел? - спросил он сразу у Ленчика.
- За растрату. Бухгалтером я работал.
- А растрата-то хоть приличная была? - деловито осведомился Рябой.
- Приличная... Мы такую свадьбу с Лизкой отгрохали...- проговорил Ленчик и виновато улыбнулся.
- Бухгалтер, - сказал с усмешкой Рябой и, сплюнув, добавил:
- Это и будет твоей кликухой.
Оглядев пришедшее пополнение, ткнул пальцем в молодого парнишку лет девятнадцати.
- Ты как тут оказался, малявка?
- Как все, - ответил он.
- А как зовут?
- Мишка. Михаил Добрынин.
- За что тебя загребли? - не унимался Рябой.
- За стихи.
- Во! Будет у тебя кликуха - поэт. Таких у нас еще тут не было.
Так все в отделении с его легкой или нелегкой руки получали прозвища.
- Я не спрашиваю, братва, какой у вас срок. Потому что он теперь у всех одинаковый: три месяца совместного пребывания в этом кошмарном аду или, кому повезет - госпиталь, кому не повезет- погост. Вы теперь бойцы-переменники - переменный состав третьей штрафной роты.
Состав менялся часто. Порой люди даже не успевали запомнить, кого как зовут. Но рота всегда была укомплектована. В ней неизменно было от 150 до 200 человек. На место убитых сразу поступало пополнение.
* * *
Уже через месяц от первоначального состава отделения почти никого не осталось.
Но Ленчик, Рябой и Мишка выжили. Они теперь были, как кровные братья. Всегда находились вместе и во всем поддерживали друг друга. Командовал отделением, как и прежде, Макар Братков.
Не всегда были бои, случались и затишья. Тогда все отсыпались или, разбившись на маленькие группки, говорили о любви, о войне, о том, что будут делать, когда она закончится.
Как всегда, во время затишья, сержант достал кисет, отсыпал моршанской* махорки для самокрутки. Оторвал кусочек старой газеты, свернул ее кульком, перегнул, отделяя мундштук от «табачной части». Насыпал махры. Получилась изящная "козья ножка" с коленкой. То же проделали Рябой и Ленчик. Закурили.
Мишка, лежа на спине и глядя в безоблачное чистое небо, мечтательно произнес:
- Поступлю в институт, буду учиться...
- В какой институт-то? - спросил Рябой.
- В литературный.
- Будешь стихи писать?
- И стихи-тоже.
- А я опять бухгалтером буду работать, - сказал Ленчик. - А что? Неплохая специальность.
- Опять воровать будешь? - спросил сержант.
- Не... Хватит одного раза. Попробовал...
- А я не знаю, чем буду заниматься... Надоело по тюрьмам... А после этого ада, вообще, хочется чего-то светлого, - мечтательно проговорил Рябой. И вздохнув, попросил:
- Мишка, почитай стихи...
- Какие?
- Хорошие, добрые.
- «Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет...» - мягким голосом задушевно наизусть начал декламировать Мишка, вызывая у сидевших рядом бойцов воспоминания о доме, о матери.
И сразу к ним потянулись и остальные солдаты отделения. Мишку любили все. Он не в первый раз уже в часы затишья читал стихи любимых поэтов.
Бойцы слушали молча. Сидели притихнув, прекратив разговоры.
- Твои? -спросил Рябой.
- Нет, Есенина. «Письмо матери».
- А про любовь знаешь? - спросил верзила, по кличке Длинный, попавший в штрафную роту после немецкого плена.
- Знаю.
- Почитай.
- «Ты сказала, что Саади