Он сел. Она чуть склонила голову набок и взглянула на его руки с тонкими запястьями и длинными пальцами. Но несмотря на это ладонь была мужественная, державшая казачью шашку не один и не два, а тысячи раз. Бывало, рубившая шеи врагов.
Гул копыт. Звон острого металла. Истошные крики. Земли многих народов, утонувшие в потоках крови… Он познал, что такое сражения и войны. Их отпечатки теперь незримым туманом обволакивали его силуэт. А сейчас и её…
Зажмурившись, она робко вдохнула, и вдруг воздух показался ей спёртым и грязным, насквозь пропитанным смертью и отчаяньем. Но новый его глоток оказался хрустально чистым.
Открыла глаза и вновь окинула взглядом его руки. Пару вен, проступающих на поверхности кистей. Колени, на которых лежала его вечная подруга, с которой он никогда не расставался – испанская гитара, трофей деда из Кёнигсберга. Её корпус был благородного дубового цвета, и лакированная поверхность слегка поблёскивала.
Над головой пролетела большая мохнатая птица, скупая на слова да обладающая тонким слухом. Взмах крыльев!.. Ещё и ещё, и вот на секунду она закрыла собой круглый бледный силуэт, чтобы в следующий миг устремиться к горизонту.
Его ладонь аккуратно, с любовью начала поглаживать гриф гитары.
Она робко посмотрела на пуговицы, походящие на двенадцать миниатюрных лун, на его тёмном, без эполет, распахнутом сюртуке с откинутым назад воротником. Из-под верхней одежды выглядывала красная канаусовая рубашка с косым расстёгнутым воротом, брюки же были навыпуск поверх сапог. На поясе висел кинжал с белой рукоятью. Она знала, что его клинок он сравнивал с силой слова. Он был твёрд, как и его душа. Лёгкая небрежность, но и с тем изящество в движениях добавляли его облику ещё больше таинственности. Но она не хотела об этом думать. Главное, он здесь. Рядом. Пусть и ненадолго. А быть может, вскоре и… навсегда.
Он снял с головы сдвинутую на затылок фуражку, у которой был молочный чехол на тулье, и положил рядом с собой на плиту.
Она мельком окинула взглядом его строгий профиль с широким лбом, выдающимися скулами и небольшим прямым носом. У него была лёгкая щетина на узком подбородке и гладкие, немного вьющиеся волосы. Чёлка порой спадала на ресницы, но он тут же рукой зачёсывал её набок.
Она залюбовалась им, как вдруг он посмотрел на неё!.. И она тут же перестала что-либо замечать. Всё кругом размылось в одно сплошное пятно, будто разом на полотно вылили все краски и стали быстро, хаотично размазывать их руками, лишь его глаза – большие, без дна – оставались чётко видны. Она знала, их цвет – цвет крепко заваренного чёрного чая, – но сейчас в плену чарующей ночи они имели насыщенный оттенок ягод белладонны.
Она застыла и ей казалось, что и её сердце на миг остановилось, чтобы в следующий миг бешено заколотиться в своей извечной тюрьме из рёбер, даря щекам нежный румянец. Смущение запульсировало в крови.
Она испуганно потупила взор, поджала губы. Сильнее прижала колени к груди, чтобы унять внутреннюю дрожь. Взглянула в сторону, на небо. По её телу пробежала волна мурашек, она чувствовала, что он продолжает на неё смотреть. Набралась смелости и хотела было подарить ему прямой дерзкий взгляд, но в последнюю долю секунды струсила и почувствовала стыд, словно она – гейша, а он – император неба. Украдкой посмотрела на его губы, мечтая разделить с ним дыхание, стать одним целым. Он улыбнулся… или даже усмехнулся, она не распознала, что именно, и обратил взор к звёздам, что вели меж собой молчаливый разговор. Пальцами провёл по струнам.
Осознание увиденного ею пришло спустя пару секунд… его глаза, хранящие водопад мыслей, вовсе не участвовали в насмешливой улыбке, игравшей на красиво очерченных губах.
Положив руки на притянутые к груди колени, она уткнулась в них подбородком и, смотря на зарницы, стала слушать мелодию, льющуюся из-под его пальцев с тонких туго натянутых струн. Музыка, казалось, стремилась за пределы небес, но на пути к ним ангельской пылью рассеивалась над спящей землёй. С первых же аккордов грусть, одетая в многочисленные тона серого цвета, тихо и заботливо шалью легла на