Полный зрачок у окна — или заужен отливом? Черные квадраты на фоне серьезности Подвига блекнут — в очаговые запуски кочанов, сотейников и половников, дешифруемых — в шашки слезоточивые — или, напротив — веселящие, или просто в дубинки и успокоение водометами… Но, конечно, прольются — на пятую колонну и вычистят внутреннего врага.
И сколько ни вымарывай, ни штрихуй послания, месседжи, извещения, уведомления — никакое не исчезает, как заштрихованные пером — певчие, как сквозь исколотые булавами и булавками восковые столпы — мартовский лес, и сквозь закоптелый воздух — город солнца, как не слабеют из-за железной прямой — фагот или трубный глас и обещают падение оков, затворов, решеток, распущенность… Как окна, перечеркнутые струной и превращенные в цимбалы и в органиструм, обещают — музыку сфер.
Наконец, сколькими головами оперирует провидение — и кто их выставил в незашторенном, но заниженном аутфите? Вещуны, консервативно застрявшие в низком — в майке ретрограда и трусах мракобеса, с эстафетой пива, гаруспики, изучающие внутренности предпоследнего пирожка стронут завтра — к изобилию и пирам. Курители опиума — не в рамных крестах, но в пропеллерах и в блистерах, близких к трагедии: разгерметизации лоджии пилота, завещают поколению завтра — не подшивку «Огонек» и гашенную огоньками табуретку с вырезанным сердцем, но — высоту!
Повешенный шевелюрой к дольнему рекомендует — непредвзятые ракурсы… или застрахован валетом — к верхним симпатизантам? Тогда наверняка — к высокому покровителю.
Затертая во льдах стекла и ведущая мониторинг общественность, да не вытравят курс из местности и из чьей-то души… и все убежденные, что действительность новой минуты требует нового изучения, и закосневшие в своей конституции куклы, и хит сезона — живые модели, внедрившиеся в стан манекенов, не ведя оком, не сморгнуть бы гонорар, обсмеявший — гонор торгующих, лучше снизить свою динамику — на модах, чем на водах болот и на лесосеках, и все заспиртовавшиеся в штандарт «Всюду жизнь», загустевшие в мету «Занято» — к стабильности.
Независимый наблюдатель — открытка «Пустой интерес» — к l’égalité и la fraternité, никакой разделки объектов — на близкое и дальнее, на подготовительный период и осмеяние результатов… Или к широкому поприщу: к работам со средой.
Наконец, что говорит — говорящий инвентарь? Другая засада — герани, фиалки, филиал манговой рощи, эманация мирового древа — вероятно, к земному эдему.
Провидеть будущее — в случайном: стальном блеске стрекозы, мутирующей — в заколку, ключ… в штопор — к двери, замкнувшей истину. Во внезапном вылете кошки, топора, абут и анет и их орбите — и в предсказуемом, преднамеренном… Вычислить эпоху — по диаметру и куриному квохтанью циферблатов, и расстояние — по треску карт. Кто-то нашептал мне: можно свернуть проигранные земли — в атласную колоду и в атлас, и сощелкнуть упущенное время — в рогатку, циркуль, щипцы — и надуть остановленными все свои опусы. Покупатель изрядного адаманта вправе пожаловать ему — собственную фамилию. Той же неодолимой силы.
Не похитить ли на проселке меж зачеркнутым днем и уже проступающим, пока мое имя в сексте мрака, окон неоконченный пасьянс, в сумерках разложенный на стенах… еще не сошедшийся, но уже принесший триумф муз? Кроссворд, чьи клетки пересеклись на мужах, засвеченных в той и в этой любовной линии. Информационные окна со здравием вождя — с его ежедневным давлением, со скоростью крови и гнева… вряд ли — книга перемен, бытие колосса неподточимо, а дурными показателями вооружатся наймиты! Посему неотличны — в понедельник первой молодости и в пятницу — шестой, точнее, переведены в здравицы — преданным взводом санинструкторов, перетирающих в пещерах священного тела — сосуды красных и белых глин, и гагатовых и изумрудных. Да и все человеки подобны единому образу… заодно прибрав его драгоценные амфоры и раковины. Медицинские карты Адама Кадмона.
Опознать день за тьмой — по книгам деревьев, чьи фронтисписы — клирос, и колонтитулы — хоры: пышут патоками птичьих, но страницы бывают переложены — свежими соцветьями: стихийной ассоциацией и ошеломляющей и магической метафорой, сносящей — вещи, не знающие друг друга, или сносящей преграды: чужеродность и остраненность мира, или уничтожающей пространство. Зато ходовые листы, переложенные — лишь сравнениями, и лишь с соседней сотней, обещают — гладкую стезю, столбовую ширь, никаких внеплановых метаморфоз! И не подтверждает ли тяготение непобедимой сборной — здорового большинства сочинителей — к рифме, вынянченной поколениями, к тысячелетним и не дряхлеющим розам и соловьям — присутствие Абсолюта?