- А кто тебе мешает на заочном учиться? - не отстаёт от него бабушка. - Уже давно бы выучился, так нет, сидит, ждёт чего-то!
- Не чего-то, а кого-то, - отвечает дядя Миша серьезно. - Я Надьку жду.
Бабушка вздыхает.
- Нашел кого ждать! - ворчит она. - Дурищу непутёвую!
И с недовольным видом наливает дяде Мише ещё чаю. Но Лялька-то знает, ворчит бабушка только для вида. Ей нравится желание дяди Миши ждать какую-то непутёвую Надьку, иначе она бы ему и чая не налила, и пирожки на тарелку не подкладывала.
- А ещё, - продолжает дядя Миша, - как же я уеду без хомяка? - и выразительно смотрит на Ляльку.
- Я - птица-синица, а никакой не хомяк, - возражает Лялька и демонстративно утыкается в книжку.
- Для кого птица, а для меня - хомяк! - ухмыляется сосед.
- Ой, Миша, жениться тебе нужно. Срочно! - вновь вздыхает бабушка.
- Вот дождусь Надьку и женюсь! - обещает он ей твёрдо.
Лялька бесцельно слоняется по двору. Она уже успела пообедать и узнала от бабушки, что сегодня мама точно не приедет, поэтому ей немного грустно. Как и Пашке. Тот живет через два дома от Ляльки и вообще-то с ней не водится, ведь она малолетка, да ещё и девчонка. Себя Пашка считает совсем взрослым - у него выпали молочные зубы и растут настоящие, коренные. Сейчас он ходит без верхних клыков. По мнению Ляльки, на взрослого Пашка совсем на похож, а вот на кролика или зайца - очень даже. Только говорить ему об этом опасно, может водой из брызгалки облить, или ещё какую пакость сделать.
- Эй, птица-синица, пойдем гулять? - снисходит до соседки Пашка. Видимо его приятелей нет дома.
Лялька смотрит на соседа, ожидая подвоха. По весне, после схода паводка, он позвал её ловить тритонов в бочажках, оставшихся после разлива реки. Лялька уговорила бабушку отпустить её, дав честное-пречестное слово не подходить к воде близко. Да и Пашка обещал присматривать. А в итоге Лялька вернулась домой мокрая с головы до ног. Пашка с горячностью убеждал, будто пятился с сачком назад и не видел Ляльку, стоящую у него за спиной. Иначе ни за что бы не столкнул в ледяную воду. Он вытащил её из лужи и привел, рыдающую в три ручья, домой за руку. Несмотря на оправдания, Лялька была уверена в его злокозненности, о чем и поведала бабушке, стуча зубами от холода. Та внимательно выслушала обе стороны и поверила почему-то Пашке. Лялька тогда разобиделась до слез. К тому же, опасаясь возможной простуды, бабушка натёрла её водкой и заставила выпить горячего молока с содой и маслом и загнала спать на печку. Примириться с несправедливостью помогли шоколадка и трёхлитровая банка с тритонами, появившаяся в тот же вечер на подоконнике. Шоколадку Лялька съела немедленно, а тритонами любовалась ещё неделю, пока они куда-то не удрали.
- Ну, что? Пойдёшь? - снова спрашивает Пашка.
Лялька кивает. Сначала они играют в индейцев. Лялька не знает кто такие индейцы, поэтому соседу приходится объяснять, что это такие люди, хорошо стреляющие из лука и катающиеся верхом на лошадях. Он срезает перочинным ножом себе и Ляльке по небольшому тополевому побегу и обдирает с них все листья, оставив по пучку на самом конце. Волшебным образом тополевые побеги превращаются в норовистых скакунов. Лялька и Пашка на пару носятся по дороге, поднимая тучи пыли, лишь иногда останавливаясь, чтобы выстрелить из воображаемых луков в воображаемых презренных бледнолицых. Иногда Пашка издает странный вопль, называя его боевым индейским кличем. У Ляльки клич не получается, ну, не больно-то и хотелось.
Когда волшебство заканчивается и скакуны вновь превращаются в ободранные и измызганные тополевые палки, Пашка предлагает поиграть в танкистов. Лялька с готовностью кивает, но в конце деревни встаёт как вкопанная.
- Ты чего? - удивляется сосед.
- Мне дальше нельзя! - отвечает Лялька грустно. - Бабушка за деревню выходить не разрешает.
- Со мной можно! - уверенно говорит Пашка. - Я же взрослый!
Лялька колеблется. Но уж больно хочется поиграть в танкистов! Да ещё Пашка, видя её колебания, презрительно бросает короткое: "трусиха!". Это всё и решает. Лялька не трусиха! Она даже плавунца не боится в руки брать! А тут - подумаешь, пройти чуть дальше за деревню.
От деревни до кладбища старых тракторов почти километр. Оно расположено у кромки небольшого леса. Чего тут только нет: комбайны, обычные и гусеничные трактора, пара грузовиков и даже мотоцикл с коляской. И все ржавое-прержавое, немного страшное, но ужасно интересное.
Пашка как ненормальный прыгает среди уродливых остовов, и с криками "За Родину!" бросает палки почему-то именно в останки мотоцикла с коляской. Или в комбайн. Лялька же к игре в танкистов очень быстро теряет интерес. Тогда она забирается в кабину огромного бульдозера, нелепо завалившегося немного на бок, и усаживается на ошмётки сидения. А что, если ей, когда вырастет, не уезжать в город, а остаться в деревне и работать трактористом, как дядя Миша?
Лялька представляет, как едет по весеннему полю, оставляя за спиной вывороченную плугом землю, на которую сразу же слетаются грачи. Как потом сидит на капоте, вытирая потный лоб промасленной кепкой, и улыбается бабушке, бегущей ей навстречу с завязанным в узелок обедом. Эта мысль возвращает Ляльку к реальности. Вокруг уже смеркается и Пашки нигде нет. Лялька зовет его несколько раз, но тот молчит. Или решил попугать, или действительно ушёл. Становится очень страшно. Остовы техники, такие интересные при дневном свете, в сумерках кажутся таящими опасность чудовищами. Лялька вылезает из кабины и как можно быстрее идёт к дороге. И почти сразу видит бегущую навстречу бабушку, почти как в мечтах. Вот только вместо узелка в руке у бабушки пучок крапивы. А самое обидное то, что за её спиной маячит Пашка, не иначе, он же и заложил Ляльку бабушке. Обычно бабушка ограничивается строгим внушением. Ну, ещё пару раз ставила в угол. Поэтому когда та стегает Ляльку крапивой по голой попе, слезы льются не столько от боли, сколько от обиды. Такого вероломства от соседа Лялька не ожидала.
- Это же он уговорил меня пойти! - оправдывается Лялька после экзекуции, так как бабушка по-прежнему сердится.
- Оля, прекрати перекладывать свою вину на других! - строго выговаривает ей та. - Он, может быть, и уговаривал, а ты могла отказаться и не пойти. Но пошла, вопреки запрету! И это было твое решение!
Лялька хлюпает носом и потирает зудящую попу. С бабушкой не поспоришь, она всегда оказывается права. Но от этого не становится менее обидно.
- Лялька, пойми, я за тебя очень волнуюсь! - говорит бабушка. - Ты ещё маленькая и слабая, вокруг много опасностей. Вот что я буду делать, если ты сгинешь?
Ненавистное слово больно царапает слух. Лялька ёжится и неожиданно замечает, что у бабушки тоже глаза на мокром месте. Бабушка плачет? Из-за неё? Это открытие поражает как гром среди ясного неба.
- Бабуленька, милая, прости меня, пожалуйста! Я больше никогда так не буду! - Лялька снова плачет, теперь уже от чувства вины.
- Честно-честно? - спрашивает бабушка.
- Честно-пречестно!
В доме вновь воцаряются мир и покой. Лялька забирается к бабушке на колени и обнимает её за шею.
- Бабуленька, я тебя очень-очень люблю!
- И я тебя, - отвечает та, прижимая внучку в ответ.
- Я тебя никогда-никогда не покину, честное слово! - твердо заверяет её Лялька, заменяя противное слово. - Только и ты меня не покидай! - просит она, немного подумав.
Бабушка молчит, только объятия становятся крепче.
- Не покинешь?! - допытывается Лялька.
- Я всегда буду с тобой, моя хорошая, - отвечает бабушка сдавленным голосом. - Честное слово!