Товарищи слушали внимательно. Михаил потянулся к кувшину, тихо приговаривая: «Добро!», и принялся разливать крепкое вино по кубкам. Степан первый подставил свою чашу, Софрон взял два жирненьких куска ветчины из братины, и положил в рот. Затем и Фёдору налили вина. Поочерёдно смотря в глаза собеседникам, он продолжал:
— И что ж? Я своей саблей его за ногу подцепил — и он рухнул возле меня! Конь его без седока улетел. А я чудом выполз из-под своего-то из-под мёртвого! Прикончил я того рыцаря, и взял саблю! С ножнами, — Фёдор наклонился ближе к слушателям, — из чистого серебра, с алыми каменьями! И до сих пор держу! Как память — о том бою, которому почти два десятка лет…
— Дорогая небось сабля? — заедая ветчиной, спросил Софрон.
— Дорогая! Но продавать её не хочу.
— Братцы! — задорно воскликнул Михаил, вставая с лавки. — Выпьем за здоровье нашего великого государя, Бориса Фёдоровича! За здравие его бояр, и всего христолюбивого воинства!
— Выпьем! — крикнули товарищи.
Они чокнулись, звякнули оловянные кубки. Каждый осушил свою чашу. Софрон тотчас скорчил лицо. Глубоко и тяжко вздыхая, он потянулся к братине. Остальные сделали то же, вытянув оттуда по огурчику. Михаил громко засмеялся, взглянув на Софрона:
— Вот оно, вино добренькое и крепенькое! А не та бурдень заморская, из винограда, какую нам немцы привозят!
— Ух… — отвечал Софрон, дожёвывая огурец и вытирая слезинки возле глаз. — Мне прям всю глотку обожгло… Крепенькое, правда!
— Надо ещё по одной! — купец радостно устремился к блестящему кувшину с вином. Все приготовились подставлять кубки.
— Здорово придумано, — воскликнул Степан, сидевший в конце стола, поглядывая вокруг себя. — Такое прибыльное дело! Столько народу, каждый хочет свою душу развлечь! Вина выпить, девок озорных потискать. И все денежки — в карман целовальнику17! А кроме него — никто не может такого же кабака у себя держать…
— Ну а как ты хотел? — безмятежно отвечал Михаил, наливая Степану вина в кубок, который тот держал. — Государево распоряжение! Казна, видать, пустует. Нужно её пополнять.
Товарищи выпили ещё. Время было позднее. За стеною была ночь. А в кабаке по-прежнему стояли шум и веселье. Какие-то буйные мужики прямо посреди кабака начали было драться, но потом успокоились. Музыка продолжалась — переливистая трель гуслей и мягкая песнь свирели складывались в очередную былину из далёкого и забытого прошлого…
— А у них, у… аглицких людей какие корабли? Такие же… как у твоих друзей… ну, звероловов? Которые ходят за рыбами морскими? За моржами? — горячо любопытствовал Софрон со слегка поникшей головой, чуть покачиваясь. Он протянул руку к центру стола, пытаясь ею отыскать в пустой братине кусок ветчины.
— Не-ет! Не такие! — бойко ответил Михаил, громыхнув тяжёлым кубком. — Я… Мне… Я не видал сам. Мне рассказывали! Мне рассказывали, что они гораздо больше! Ну конечно…
— Ну конечно! — крикнул Софрон, убрав руку, выпучив глаза и смотря Михаилу в лицо. — Ну конечно. Им наших — не перегнать!
— Да! — купец разгорячённо ударил кубком по столу.
— А ты знаешь, что? — вдруг спросил Софрон.
— Я знаю! Я знаю…
Софрон потихоньку приподнялся с лавки. Оказалось, что всё вокруг него — стало причудливо колыхаться. Всё стало медленно плыть, слегка покачиваясь. Всё завертелось. Он опёрся левой рукой о толстое бревно стены здания за его спиной. А правой решил попробовать дотянуться до кувшина с вином, который стоял на столе.
В стороне от стола, где пребывали товарищи, началось какое-то оживление. Кто-то вошёл в кабак. Кто-то встал из-за своего стола и обнялся с подошедшим. Поодаль несколько мужчин и женщин с весёлыми воплями, лихо и неудержимо выплясывали — вроде бы даже в ритме музыки. Один из сидящих гусляров, держа на коленях свой инструмент и нащипывая струны, пел:
«…видел во дому его дву дочерей!
Первая — Настасья королевишна,
Другая — Афросинья королевишна!
Сидит Афросинья, да в высоком те-е-ереме,