— Откуда мы обо всём этом знаем? Погиб же твой Магеллан!
— А я вам до конца-то не дорассказал. Приплыл же ведь его товарищ домой с оставшимися, в ишпанскую-то землю — и сам обо всём поведал. Так вот… Тех Молукицких островов жители одною рыбою морской питаются, и хлебом, что сагом у них зовётся, и финиковыми ягодами. А пьют — сок, из листьев финиковых древес. По берегам у них жемчужины разбросаны, — Иван поднял кулак, — с яйцо куриное размером, или больше! А ещё такие люди там есть, у которых уши висят до плеч — одним ухом человек в жару, на солнышке, всю голову обворачивает, и от зноя охлаждается!
Товарищи смеялись, дивясь услышанному. Иван продолжал:
— Те островляне слова Божьего не разумели. Солнцу и луне поклонялись — мужем и женою их почитали… а звёзды — сыновьями их и дочерьми. Однако ж, хотя суть язычники — мир и покой среди них бытовал. Браней у островлян почти не бывает. Ихние князцы пределов своих расширить не пытаются — то у них считается неправедным. Живут же в добре, и в любви друг к другу. Живут по триста и по семьсот лет, как Адамовы и Евины правнуки! Ни разбойничества у них нет, ни человекоубийства, — печально вздохнул молодец. — Это к ним от христиан притекло. И к серебру, да к злату жадность, которого они не знали прежде! И обман, и чревоугодие… Из двух кораблей, токмо один домой вернулся. И людишек на нём оставалось из двухсот, только два десятка. Привезли они ишпанскому кесарю ароматных тех пряностей пудов бесчисленное множество. И за то им — великая похвала, и почести, и награда от него большая была!
— Вот это да! Все почти сгинули. Тяжко же им пришлось, — сказал Фёдор.
— Мне б такой кораблик с пряностями… — задумчиво буркнул Михаил.
Товарищи бодро обсуждали услышанную историю.
— Я прошлым летом в Дербенте был! — воскликнул Степан. — Расскажу вам потом об этом, такое приключение вышло!
— Твой рассказ можно будет как повесть записать! Для будущих поколений, какие Божьей милостью будут ещё на свете жить, — ответил Иван.
— Хм… Было бы чудесно. А кто писать будет?
— Ну, я мог бы, — улыбнулся молодец.
Путники встали походить, и размяться. Посмотреть на ночное небо… На носу корабля стояли Степан и Софрон.
— Слушай, есть к тебе просьба! — сказал рыжебородый купец. — Поспрашивай в Архангельске, у кого можно фряжского вина раздобыть. Виноградного! Чтобы высшего качества, понимаешь? Изысканного!
— Хорошо, поспрашиваю.
Впереди, откуда-то раздался шум — бульканье воды. Купцы встрепенулись, и направили свой взгляд на чёрную речную гладь.
Сзади ярыга с ружьём в руке, топая по дощатому настилу, подошёл к носу корабля, где стояли купцы:
— Вон, лодочка! — громко сказал он им, показывая рукой вперёд.
Все остальные подтянулись к носу.
Спереди, выныривая из ночной темноты, показалось судёнышко. Сидевшие в нём люди взмахивали вёслами, хлопая по воде. Степан взял у одного ярыги факел, и подошёл к борту. Лодочка поравнялась с купеческим судном.
— Пусти на корабль, умоляю! — жалобно закричал мужчина в потрёпанной белой рубахе. — Нас побили и ограбили!
Вереница людей, раздетых до рубашек, потянулась на борт дощаника. Лишь на одном был рваный вишнёвый кафтан. Степан с Фёдором помогли двум другим взошедшим вытянуть с лодки мужчину без сознания. Его понесли на руках. На белой рубахе, на груди, у него чернело кровавое пятно. Потом его уложили на доски. Один человек сказал купцам, ступая на борт:
— Поворачивайте назад. Мы сами на таком же корабле шли. Там такая ватага — все до зубов вооружены. У них и пищали24 есть с боевым запасом, и сабли. Отняли наш корабль, а нас на лодку посадили. И мы не сопротивлялись, только Никитка лаять стал на них, они его палицей пришибли. Да вроде живой, дышит.
Степан держал факел, его мерцающий огонь освещал лица стоявших друг возле друга людей:
— Черти поганые! Где здешний староста? Отчего не порубили до сих пор разбойников на кусочки?!
— Кто ж его знает.
— Что ж! Биться будем, значит?! — громогласно крикнул купец, обращаясь к своим товарищам. Несколько стоявших рядом ярыг покрепче взялись за тяжёлые ружья. Держа в руках пищаль, подошёл к товарищам Фёдор.
— Постойте, у меня другая мысль! — промолвил Софрон. — Давайте возле здешней деревеньки остановимся. Скоро уже светать начнёт, повременим немножко — и засветло отправимся!
…
Так и сделали. Корабль пристал к берегу. Товарищи остановились около деревни, на опушке леса.
Ещё была ночь. Среди деревьев, на лужайке, зажгли костёр. В его пламени потрескивали горящие дрова и веточки. Луна потухла, а с неба моросили мелкие капельки. Костёр обдавал жаром и освещал сидящих в траве, вокруг него, людей.