Кое-как поднявшись с земли, он понёсся к лесу. Мужчина на вид был уже немолодой. Он был кудрявый, с длинной бородой, чуть седоватый. Пробежал по ручью. Сзади раздались шлепки по воде — двое мчались следом. Впереди — дремучие заросли елей. Почти добежав, он споткнулся, и рухнул на землю.
Его схватили за воротник, и грубо подняли за волосы:
— Этого убивать не надо! — сказал один грабитель второму.
Другой разбойник заломал ему руки, и начал обвязывать толстой верёвкой. Кудрявый стал сопротивляться, и закричал. Ему врезали ногой по затылку.
Пленника уложили в седло, и привязали к нему. Разбойничья лошадка помчалась вперёд.
…
Из-за леса выглянула большая усадьба. Высокий забор — ворота распахнуты настежь. Пленник, лежавший животом поперёк седла, открыл глаза, и воскликнул:
— Господи! На мой же собственный двор везут!
Лошадь въехала в ворота.
Спрыгнув на землю, разбойник тотчас стащил с седла хозяина усадьбы. Вокруг них, по темноте, туда-сюда ходили люди с пылающими факелами. Иные суетились. Слышались возмущённые, и пугливые возгласы. Доносилась ругань.
Подошёл человек. Они потащили узника вдвоём — к крыльцу высокого роскошного терема.
Вдруг, оттуда выбежала женщина, в платье и шёлковом платке, покрытых серебристыми узорами и жемчугом. Рухнув на колени перед разбойниками, она истошно заорала, рыдая и надрывая голос:
— Не убивайте его! — лицо несчастной покраснело.
— Заткнись, шлюха! — разбойник с силой ударил её сапогом в зубы. Женщина упала спиной в грязь. Кто-то подошёл, схватил, и поволок её — она вопила во всю глотку.
Хозяин усадьбы кричал, и вырывался. Но его держали крепко.
Пройдя сени, мужчину потащили на второй этаж. Наконец, подняв его наверх — бросили на пол и ушли.
Огромную и просторную горницу освещал огонь печи, стоявшей посередине. Печь была в изразцах, красиво расписанная. На стенах были полочки, поставцы… Из красного угла глядели иконы, обрамлённые золотом, на золотой цепочке висела лампадка.
Возле печи, посреди комнаты, сидел Степан. Широко расставив ноги, он крутил в руках свой нож. Он торжествующе воскликнул:
— Вот ты и попался, Афанасий!
Купец встал, подошёл к стоявшему на коленях пленнику, и грозно крикнул:
— Когда мои хоромы сжёг и моих людишек перебил, думал — я тебя не найду?!
— Что ты теперь, Степан… атаман разбойничий? — угрюмо буркнул Афанасий.
— Нет, мой друг! Я через одного знакомого приятельство с лиходеями завёл. Как-то так.
Степан напряжённо ходил по комнате. Потом вновь подошёл к Афанасию, и наклонился к его лицу, подняв нож. И молвил:
— Я тебя освобожу, Афоня! Чего ради твою никчёмную душу губить? Но тебе всё равно деваться некуда! Даже не думай! Мои новые товарищи решат, куда тебя пристроить.
— Спасибо, — пленник тяжело нахмурился, — гибнуть мне не хочется… сделаю всё, что скажешь.
Степан стал резать ножом верёвки на руках пленника.
Когда он закончил, Афанасий с размаху вломил лбом по лбу рыжебородого купца. Степана отбросило к полу, нож куда-то вылетел.
Пленник накинулся на лежащего, и врезал ему по лицу, и плюнул в него, с криком:
— Когда в аду огненном встретимся — я тебе и там в морду плюну, собака! — и врезал ещё раз. — Денег моих, от корчмы, не прислал — уплыл за море к бусурманам! Всё ты заслужил!
Степан опомнился, и мощно пнул его ногами. Афанасий отпрянул, и скорчился.
— Проклятый жидовин! — рявкнул купец, и быстро поднял нож с пола.
— А ты вместо креста Куран целуешь! — в бешенстве соперник набросился на Степана, пытаясь вырвать из рук клинок.
— Замолчи, гнида! — купец ударил кудрявого так, что тот с криком повалился вниз.
Степан замахнулся, и со всей силы воткнул лезвие в ладонь Афанасия. Он заорал. Кровь хлынула из ладони струёй.
Лысый купец подошёл к иконам — и закрыл их красной занавеской, спрятав горницу от взгляда святых. Потом, подбежал к одной из полочек, и взял оттуда толстый железный прут. Обернув один конец платком, он засунул другой в жерло печи.
— Ты сдохнешь! — решительно воскликнул Степан.
Немного погодя, он вынул раскалённый прут из печки. Быстро подойдя к лежащему, купец засадил калёную железяку прямо в глаз. Раздался оглушительный вопль! Мясо зашипело — кипящая кровь струилась из жуткой раны. Казалось, от этого крика лопнут окна. Степан сильней надавил на прут — в голове Афанасия что-то хрустнуло. Наконец, вопль закончился. Тишина.