Степан вынул из-за пояса монетку. Аккуратно держа её пальцами левой руки, поднял перед собой и продемонстрировал. Все наклонились, чтоб лучше разглядеть. То была крупная золотая монета. С неё смотрела на товарищей, чуть выпирая с поверхности, вытянутая морда волка с острым носом. На обратной стороне имелась какая-то непонятная надпись.
— Вот, ихний рубль! — воскликнул Степан. Подержав перед собой и показав всем, он положил монету на берёзовый пень, который стоял в центре круга сидящих товарищей.
— Чудная монетка! — улыбаясь, Фёдор дружелюбно похлопал Степана по плечу. — Только у нас с тобой, Стёпка, больше нихрена и нет, кроме этой монетки!
— Это правда, — хмуро отвечал рыжебородый купец.
Софрон припомнил разговор с Ивашкой, когда тот ему сказал о служилых людях, которые изъяли все товары и добро у Степана. Хотел было полюбопытствовать Софрон, но не решился.
Михаил, меж тем, важно уселся, положив ладони на коленях. Ехидно ухмыляясь, поглядывал он на монетку, и на Степана. И помолчав немного, промолвил:
— Ну что ж, братцы! Нам днесь в Рим идти не надобно. Наше дельце нехитрое! Хотя Архангельск тоже неблизко — пятьсот вёрст! А потому, нам нужно поскорее выезжать. Вон, уж снег тает! Глядишь, так в дороге и завязнем — даже до Вологды не доберёмся! Хе-хе! — купец поправил высокий воротник своего ярко-красного кафтана. Улыбаясь, он почесал лицо и посмотрел в глаза Софрону. — Мы сейчас идём в кабак, а завтра — отсыпаемся. Ну а на другой день, с Божьей помощью, в путь-дорогу!
Софрон растерянным взглядом поочерёдно смотрел на своих собеседников. Он напрягся и с серьёзным лицом спросил Михаила:
— Что, сударь, нашего товару тебе не надобно? А говорил, что посотрудничать решил с моим отцом.
— А на что мне твой товар? — недоумевал купец. — Решили же, что на моём кораблике поплывём из Вологды в Архангельск. Там у меня товарищи есть, у них остановимся. Назад тоже вместе воротимся. Ты с нами, или нет?
— Я? В Архангельск?!
— А кто? Савелий сказал, что сам не поедет.
— Отец мне ничего не говорил! — с раскрытыми от удивления глазами отвечал Софрон. — А кому мы товары-то будем продавать?
— Кому-кому? Немцам15, из дальних стран! — воскликнул он в ответ.
— Идём в кабак! — нетерпеливо крикнул Степан.
На большом и толстом белом пне лежала сверкающая золотая монета с мордой волка. Небо порозовело. Маленькое солнышко бросало свои последние лучи. Степан сжал рукоять своего острого ножа. Он замахнулся и с силой воткнул лезвие в пень. Нож торчал из его поверхности, возле блестящей заморской монетки.
…
В кабаке было светло, тепло и просторно. И очень шумно. Отовсюду звучали весёлые крики и смех: заливистый и гулкий, иногда тяжёлый и басистый, а порою надрывный и необычайно громкий. Иные раззадорившиеся стучали тяжёлыми кубками по своим деревянным столам. Из дальнего конца кабака доносилось приятное бренчание гуслей. Звуки домры и свирели перемежались чудесным и звонким женским голосом, распевавшим:
«В сто-ольном во городе, во Ки-иеве,
У сла-авного, у князя, у Влади-имира!
Было пирова-а-ание, почётный пир,
Было столова-а-ание, почётный стол!
На мно-огие на кня-язи, на боя-а-аре…
Товарищи сидели за высоким и длинным столом. Софрон сел у самой стены избы, подле Фёдора. Напротив был Михаил. В конце стола сидел Степан. Перед каждым стоял высокий оловянный кубок. На столе был серебристый сосуд с вином. Здесь же стояли две большие братины16 — вытянутые деревянные лукошки, с концами в виде лошадиных голов. Оттуда торчали, кучно вздымаясь из-за краёв, блескучие тёмненькие огурчики, вместе с сочными желтоватыми кусочками варёной репы и длинными свёрточками ветчины. Каждый держал свою чашу. Фёдор, слегка постукивая и водя ею по столу, говорил не торопясь, монотонным голосом:
— …мы тогда ходили на вылазку. Баторий своих людей полсотни тысяч привёл, а нас — нас всего двести удальцов было! Ну, ясное дело, что мы не прямо на их стан пошли. Мы тихонько, из-за леса — да к обозам. Завидели нас ихние рыцари. Там были знатные шляхтичи, в основном, а не немцы, которые в ихнем войске только за серебром. Бились мы отважно, ничего не скажу… Но и они не сплоховали, из наших — человек семьдесят зарубили. Хотели мы их обозы зажечь, да не зажгли! Я в том бою чуть не погиб. Навстречу мне вылетает один, на коне — здоровый, и в латах! Моего коня непойми откуда подстрелили, он тотчас и свалился наземь! Вернее я сперва полетел — потом он на меня. Думал раздавит! А он только своею ногою мне мои ноги придавил. Я лежу, пытаюсь выползти, да не выходит нихера, а ноги оттого страшнее только болеть начали! Подлетает рыцарь на коне, рубит саблей мою голову! А я ж успел что есть силы дёрнуться — и он только мне возле уха и глаза левого, вот тут, — Фёдор показал пальцем на свой рубец возле левого глаза, — вот здесь только сабля его прошла, и в траву уткнулась! Копыта его коня прямо возле ушей ударили, аж землёю лицо засыпало!