За месяц до референдума я посетил Ельцина с Тони Лонгриггом, начальником отдела внутренней политики посольства. Впервые я заметил, что на левой руке у Ельцина не хватает пальцев: их оторвало найденной им ручной гранатой, которой он играл в детстве. Он был в лучшей, чем обычно, физической форме, а его суждения были здравыми и подобающими государственному деятелю. Однако на этот раз он был менее радостно возбужденным и менее уверенным в себе: возможно, подумал я, это результат непрерывной кампании поношения и подлых трюков, которые над ним учиняли. Он говорил тихо, почти час, называя Горбачева не иначе, как «Он». Ельцин настаивал на том, что Союз должен быть сохранен, однако, организован по новому принципу: снизу вверх, а не сверху вниз. Россия развивает прямые взаимоотношения с другими республиками. Он не станет пытаться мешать проведению референдума. Но в добавление к вопросу Горбачева избирателей РСФСР спросят также, хотят ли они избрать собственного президента на основе всеобщего избирательного права.
Это предложение было мастерским ходом. Горбачев пытался помешать Ельцину пропагандировать себя среди избирателей. Ельцину не предоставили времени для выступления на телевидении. Вместо этого он блестяще выступил на радио «Россия». Он повторил, что поддерживает союз. Но весь вопрос в том, какой союз? Такой, в котором различные республики удерживались бы силой? Или же это должен быть добровольный союз, из которого республики могли бы выйти, если они того пожелают? Горбачев призывает людей голосовать за социалистический союз. А что если они хотят иметь несоциалистический союз? Горбачев спрашивает людей, хотят ли они, чтобы союз соблюдал права человека. Но, справедливо заметил Ельцин, правительство обязано гарантировать права человека, независимо от того, существует союз или нет. Выходит, сказал он, что те, кто проголосует против союза, стоят за нарушение прав человека? Заключил свою речь Ельцин воодушевляющим призывом к народу голосовать за него как президента России.
Накануне референдума мы отправились с Ольгой Трифоновой, вдовой одного из лучших советских писателей 70-х годов, осмотреть чеховскую усадьбу «Мелихово» в 90 километрах к югу от Москвы. В соседнем городе было церковное кладбище с могилами сына и дочери Пушкина. Дочь Пушкина умерла в 1919 году, через два года после Октябрьской революции. Несмотря на культ Пушкина, которым отмечен каждый фактический след жизни поэта, могилы были почти совершенно запущены. Погода была кошмарная: дождь, слякоть, грязь. Дача Чехова была расположена в очень приятной и типично русской сельской местности. Но это была подделка. Она несколько раз сгорала дотла и была восстановлена ученым Авдеевым, ослепшим во время войны. Его жена служила ему поводырем в долгой борьбе с властями за то, чтобы с чеховской территории убрали совхоз и восстановили усадьбу в том виде, в каком она была при Чехове. Авдеев вскоре умер, и новым хранителем музея стала еще одна героическая женщина.
Ольга спросила меня, как ей следует проголосовать на следующий день. Я сказал, что не знаю. Дипломатически это был правильный ответ: не мое дело было вмешиваться во внутреннюю советскую политику. Но кроме дипломатии, это и в самом деле было так: я понятия не имел, какой ответ был бы наилучшим для России. Горбачев пытался превратить референдум в вотум доверия. Если бы он выиграл, то есть получил бы ответ «да» более чем от половины избирателей, все равно это мало бы что значило. Он мог заявить, что получил мандат на суровые меры в области экономики и против непослушных республик. Но это не повлияло бы на рядовых граждан, которые уже выражали протест против экономических лишений, или на непослушные республики, большинство которых уже заявило, что в любом случае намерены игнорировать результаты референдума. Если бы он получил менее половины голосов, это было бы для него катастрофой. Юрий Афанасьев высказал предположение, что в этом случае он мог бы попытаться сфальсифицировать результаты. Что касается Ельцина, то для него стало бы настоящим триумфом, если бы он получил больше половины голосов за создание поста Президента России, и катастрофой, если бы получил меньше. Впрочем, ему было бы нетрудно продемонстрировать, что голосование по поводу Союза было бессмысленным, каковыми бы ни были его результаты. Пожалуй, подумал я, наилучшим вариантом было бы большинство по обоим вопросам.