В тот вечер нас пригласили на поминки, которые были устроены в огромном ресторане гостиницы «Россия». На них присутствовало, по меньшей мере, тысяча человек. Люди стояли в очередь к микрофону, чтобы поделиться своими воспоминаниями о Сахарове — афганские ветераны, инвалиды, люди, которым он помог получить квартиру, представители всей той массы людей, которым он неустанно помогал. Ораторы подчеркивали, что Сахаров не был таким политически наивным и непрактичным, каким казался, и он был прав, отказываясь идти на компромисс.
Я же думал, что его время прошло, что сейчас не время для героев, а время для практичных государственных деятелей, таких как Горбачев, жизнь которого Сахаров без нужды осложнял. Однако теперь, когда его не стало, я уже не был в этом уверен. Наступивший год показал, что России все еще была нужна ее совесть и что у либеральной оппозиции не было другого лидера, который мог бы сравниться с Сахаровым в верности нравственным принципам и в чистоте помыслов. То, что он иной раз неверно оценивал тактическую ситуацию, было менее важно. Его смерть была сильным ударом для демократического процесса. Спустя некоторое время я прочел его «Воспоминания». Его мужество и целеустремленность, его стойкость и убежденность, выраженная в статьях, обращенных к широкой публике и непосредственно к советскому руководству, в том, что Россия может уцелеть только при условии, если она станет открытым обществом, — были незаменимой интеллектуальной и политической подготовкой перестройки.
Трагедия 1990 года была в том, что демократы, пришедшие на смену Сахарову, не смогли отрешиться от своих разногласий. Они в достаточной мере не освободились от подозрений по отношению к Горбачеву, чтобы оказывать ему и его реформам последовательную поддержку, в которой они нуждались, и тем самым преградить путь реакции в лице «твердолобых коммунистов». Вместо этого они стали поддерживать Ельцина. Если бы Сахаров был жив, то, я думаю, он мог бы сыграть роль катализатора более широкого сотрудничества между демократами и либеральными коммунистами, а это могло бы спасти страну от многих последующих испытаний.
Между тем старая гвардия в коммунистической партии начала проявлять недовольство. Первоначально эти люди поддерживали Горбачева, полагая, видимо, что он может заставить старую систему заработать вновь. Однако на 19-й партийной конференции он достаточно ясно их предостерег, что политическое их влияние в будущем будет основываться на заслугах и поддержке общественности, а не на тайных интригах в прокуренных комнатах. Он знал, что ни конфронтация, ни уговоры не заставят их отказаться от власти. Поэтому прибег к тактике «салями», отрезая от реакционного большинства по кусочку — сначала он это проделал посредством «мини-переворота» в сентябре 1988 года, а потом еще раз — с помощью выборов в марте 1989 года. Видя, что в одном городе за другим избиратели лишают их должности, партийные боссы поняли, что цели Горбачева несовместимы с их целями. Зарождался дух мятежа, который в течение последующих двух лет объединил ведущих деятелей в партии, армии и тайной полиции. Они надеялись таким образом вновь подчинить себе Горбачева. Зимой 1990–1991 годов им это почти удалось.
Сразу же после выборов в марте 1989 года состоялся пленум ЦК Коммунистической партии. Применив весьма изящный тактический маневр, Горбачев воспользовался представившейся возможностью, чтобы организовать «отставку» 110 членов ЦК — одного из каждых шести. В их числе были такие «тяжеловесы» как Громыко, Алиев, бывший Первый секретарь компартии Азербайджана, престарелый человек, наделенный каким-то зловещим обаянием, который в 1993 году вновь появился на сцене в качестве Президента уже независимого Азербайджана, а также маршал Огарков, который, будучи начальником Генерального штаба, пытался оправдать факт уничтожения корейского пассажирского самолета в 1983 году. То была крупнейшая «чистка» после той, которую учинил Сталин среди делегатов XVII партийного съезда в 1934 году. Для жертв существенная разница состояла в том, что на этот раз их не расстреляли, а предложили тихо уйти, посулив щедрые пенсии и завесу молчания над их прошлым. Образовавшиеся вакансии заполнили среди прочих Евгений Примаков, академик Велихов, физик-ядерщик и специалист по контролю над вооружениями, Валентин Фалин, заведующий Международным отделом ЦК компартии, и Юлий Квицинский, советский посол в Бонне. Все они сыграли видную роль на последнем этапе перестройки. Из них в дальнейшем сохранился лишь Примаков, став предпоследним премьер-министром во времена Ельцина.