Осмыслив эти сведения, я сообщил в Форин Оффис, что Горбачев полон решимости сломить власть партийной бюрократии и ее политическую монополию и что он полностью контролирует положение. Эта моя уверенность была, однако, сильно подорвана пленумом, который партия созвала в феврале 1990 года. Когда он начался, я находился в Лондоне, где занимался подготовкой к приезду делегации парламентских депутатов во главе с членом политбюро Вадимом Медведевым. Я услышал по Би-би-си, что в первый день Горбачеву не удалось настоять на своем. Лигачев подверг резкой критике его политическую линию в области экономики, по национальному вопросу, по проблемам Германии и единства партии. Бровиков, советский посол в Варшаве, обрушился с резкими нападками на самого Горбачева. Телевидение показало поток генералов, выходивших из Кремля с ничего не выражающими лицами и отказывавшихся от комментариев. И все-таки Горбачев вновь предпринял успешную контратаку. Он убедил весь Центральный комитет, кроме Ельцина, у которого на сей счет были свои идеи, проголосовать за поправку к Конституции, аннулирующую ведущую роль партии, и одобрить либеральный проект новой программы партии для ее утверждения на XXVIII съезде, который должен был быть созван позже в том же году. По своему языку этот проект значительно отличался от заклинаний, содержавшихся в прежних партийных документах. Горбачев, наконец, сам употребил слово «плюрализм» без прилагательного «социалистический». Выражения вроде «социалистический рынок», «социалистическая законность» и другие оруэлловские иносказания были отброшены. Для внешнего мира эти перемены казались малозначительными, какими-то талмудистскими тонкостями. Между тем они знаменовали собой отказ от целого блока укоренившихся идеологических формул, которые не позволяли партии высказывать политически и экономически осмысленные идеи относительно реального мира.
Противники Горбачева внутри партии начали теперь обдумывать новую стратегию, поразительно похожую на ту, которой придерживался его заклятый враг, Ельцин; она предполагала использование институтов России в борьбе против институтов центра. И Ельцин мог, по крайней мере, опираться на призрачные правительственные институты РСФСР. Учитывая, что у РСФСР, в отличие от других Советских республик, не было ни своей собственной коммунистической партии, ни собственных органов безопасности, ни даже Академии наук. Русские не имели ничего против этой видимой дискриминации до тех пор, пока Советский Союз функционировал как действенная замена старой Российской империи. Но когда Союз стал приходить в упадок, они начали призывать к созданию собственных институтов. В частности, требования о создании Российской коммунистической партии стали усиливаться с начала 1990 года. Сторонники Горбачева были от этого в ужасе. Когда я спросил, почему, Лаптев сказал мне, что Российская коммунистическая партия обязательно попадет в руки правых, консервативных поборников порядка, квазифашистских экстремистов.
Надо сказать, что в последние годы существования Советского Союза разделить политические группировки на «левые» и «правые» было нелегко. Гитлеровская партия, как известно, называлась Национал-социалистической партией немецких рабочих. Муссолини, прежде чем стать фашистом, был социалистом. И поскольку крайности часто сходятся, крайне правые в Советском Союзе включали как коммунистических сторонников жесткого курса, так и националистов; их взгляды были порой неразличимы. Позиции же умеренных коммунистов типа Горбачева — людей левых взглядов — эволюционировали в нечто, очень похожее на социал-демократию Западной Европы. Многие из более ранних сторонников Ельцина были «либералами» скорее в английском, нежели американском или континентальном смысле слова.
Горбачев попытался помешать созданию Российской коммунистической партии, но неудачно. Новая партия провела свой Учредительный съезд в Москве в июне 1990 года. Горбачев в начале съезда пространно настаивал на том, что новая партия должна быть подчинена КПСС. На него тут же набросился командующий Приволжским военным округом генерал Макашов, ставший впоследствии крайним националистом наихудшего сорта. К ужасу либералов, Горбачев не уволил генерала за его вопиюще неуместное вмешательство в вопросы внутренней политики. Отвергнув более либеральных кандидатов, делегаты съезда выбрали генеральным секретарем новой партии реакционного партийного секретаря из Краснодара Полозкова. Я слышал от разных лиц, что этот малоизвестный партийный бюрократ — сила, с которой надо считаться. Но когда я посетил его весной 1991 года в официальном центре Российской коммунистической партии, помещавшемся в старом здании на краю комплекса зданий ЦК в Китай-городе, он показался мне маленьким человеком во всех смыслах этого слова. Его последующая ничем не примечательная карьера подтвердила справедливость моего впечатления.