2
Русские идут
Когда за последние 1000 лет столь колоссальные приобретения были сделаны за столь короткий срок каким-либо европейским завоевателем?.. Ни один здравомыслящий человек в Европе не может с удовлетворением взирать на громадное и быстрое разрастание Российской державы.
Даже ныне, лишенная своей империи, Россия остается страной превосходных степеней, самым большим государством в мире. Она охватывает почти девятую часть мировой суши — это одиннадцать часовых поясов с Дальнего Запада до Дальнего Востока. Ни одна другая страна не имеет большего числа соседей. До недавнего времени эти громадные пространства и климат делали весьма трудным продвижение товаров, людей, да и идей от одного конца империи до другого. В конце XIX века Чехову потребовалось почти три месяца, чтобы добраться от Москвы до Сахалина на Дальнем Востоке: поездом, экипажем и верхом. В 1960-е годы мне понадобилось пять дней, чтобы доехать поездом от тихоокеанского порта Находка до города Центральной Сибири, Иркутска, — при этом я не покрыл даже половины пути до Москвы. Русский ландшафт не похож ни на один другой: необозримые равнины и леса с неожиданно возникающими кое-где небольшим городком или деревней, отделенными от ближайшего соседа десятками (а в Сибири иногда сотнями) километров и соединенными дорогами, искони славившимися своим ужасным состоянием. Это неэффектный пейзаж, не впечатляющий ни красотой, ни величественностью. Обширное плоское пространство, пастбища с редкой березовой рощицей слева, несколькими избами-развалинами или луковкой купола маленькой церквушки справа, река, протекающая где-то вдали, — все это окружено дремучим непроходимым сосновым лесом, тянущимся до самого горизонта. Лучшие образцы русского пейзажного искусства и грубо выполненные гравюры, красующиеся на стенах самых простых жилищ, изображают какую-нибудь из этих сцен. Этот невыразительный пейзаж овладевает воображением всех русских, особенно осенью, когда они идут в лес собирать кривобокие грибы (которые только славяне считают съедобными), когда великолепные дни бабьего лета, кажется, никогда не кончатся… Этот период, исполненный какого-то особого волшебства, с его бледно-голубым небом, солнцем, теплым, как парное молоко, и серебряными березами, начинающими одеваться в золото.
Древние городишки и деревни России — под стать ландшафту. Построенная из бревен окружающего леса, заброшенная крестьянская изба попросту превращается в перегной. Многие города очень стары. Новгород был основан более тысячи лет назад, Москва — в начале XII столетия. Многие сибирские города построены триста-четыреста лет назад: казацкие искатели приключений достигли Тихого океана примерно тогда же, когда отцы-пилигримы (английские колонисты) достигли Массачусетса. Даже сегодня встречаются — особенно в более отдаленных частях европейской России, никогда не подвергавшихся вторжению татар, поляков, шведов, французов или немцев, — сохранившиеся города с древним Кремлем, с церквями — золото в лазури, с их неоклассическими, XIX века, зданиями чиновников и купцов, с горсткой деревянных изб. А вокруг них — укрепленные монастыри и допотопные усадьбы дворян. Типично русский городской пейзаж и архитектурный стиль.
И все-таки, несмотря на их древность, в русских городах есть что-то от жилищ кочевников. Даже ровные фасады неоклассических зданий часто не имеют иной облицовки кроме штукатурки на дереве — материал нестойкий. Впечатление такое, словно обитатели боятся, что их в любой момент погонит вперед какая-нибудь новая природная катастрофа, новое вторжение или же попросту каприз их собственного правительства.
Чаадаев был инакомыслящим гвардейским офицером, который вернулся из Парижа после наполеоновских войн с такими подрывными взглядами на будущность России, что царь повелел объявить его сумасшедшим. Его сочинения были почти недоступны в России, пока Горбачев не освободил в конце 1980-х годов печатное дело. В своем первом из «Философических писем», датированном 1829 годом, он писал: «В наших домах мы живем как в лагере; в наших семьях мы кажемся новопришельцами; в наших городах мы напоминаем кочевников, хуже, чем кочевников, потому что они крепче привязаны к своим стадам, чем мы к нашим городам».