В сгущающихся сумерках мы с Гаем пошли пешком в посольство. На Манежной площади был выстроен кордон из бронетранспортеров. Члены экипажей стояли вокруг своих машин или сидели на броне. У многих были значки с изображением российского флага. Вид у них был растерянный и несчастный. Одна женщина спросила интеллигентного на вид юношу, понимает ли он, что именно он тут делает. Он ответил, что ему и его товарищам сообщили среди ночи в воскресенье, что они отправляются на учения. Они захватили с собой минимальное количество боеприпасов и продовольствия. Только по прибытии в Москву они услышали, что президент Горбачев болен, и что они находятся здесь для того, чтобы поддерживать порядок. От настойчивых расспросов парню становилось все более не по себе, так что, в конце концов, он заткнул пальцами уши и сказал, что нервы его не выдерживают. Тогда кто-то поставил на его машину проигрыватель с записью призыва Ельцина к солдатам не пятнать честь русского оружия и не проливать русскую кровь. Я подумал: если бы Горбачев был способен на подобную патриотическую риторику! Моложавый человек в твидовом костюме-тройке и с портфелем в руке сердито защищал армию. «Вам не стыдно нападать на советскую власть? А вы не боитесь, что вас арестуют?» — «Поглядите на него, — саркастически заявила какая-то женщина, — последний уцелевший обломок советской власти!» Щеголеватый и красивый молодой капитан спорил с гражданином в штатском по поводу нехватки колбасы. Штатский что-то ворчал насчет привилегий военных. Офицер возражал, что, в отличие от штатского, он лишен возможности тратить время на стояние в очередях — его обязанности не позволяют ему этого. Офицеры не пытались оградить молодых солдат от попыток подорвать их боевой дух — еще одно свидетельство несерьезности путча. Когда мы двинулись прочь, подбежал моложавый мужчина в костюме и крикнул: «Все в Белый дом! Все на баррикады!». Люди начали двигаться назад по Калининскому проспекту к Белому дому.
Мы прошли через Большой Каменный мост до посольства. На подступах к нему угрожающе стояли танки в несколько рядов. На повороте дороги маячил грозный оливково-зеленый штурмовой бульдозер. Он мог в мгновение ока смести все баррикады вокруг Белого дома. В посольстве я узнал: русское радио передавало, что Черняев был арестован в то же самое время, что и Горбачев. Неудивительно, что я не мог до него дозвониться. Мне становилось нехорошо при мысли, что он находится неизвестно где и ему грозит какая-то опасность.
К вечеру второго дня хунта начала прибирать к рукам телевидение. Одно краткое объявление следовало за другим. Арестованы личности, спекулировавшие на черном рынке; Павлов заболел; отдельным лицам будут по-прежнему выдавать иностранную валюту для заграничных поездок (чтобы подольститься к «привилегенции»). Молодой писатель-рабочий выступил с сентиментальным воззванием к солдатам и гражданским лицам, призывая обращаться друг с другом по-хорошему; он выразил сожаление по поводу грубых слов, сказанных Ельциным о хунте. Нервничающий и смущенный генерал Калинин, военный комендант Москвы, объявил, что в Москве вводится комендантский час, вступающий в силу немедленно.
Но советское радио и телевидение более не обладали монополией на информацию. Русское радио сообщило, что Бакатин и Примаков находятся в настоящее время в Белом доме. По посольскому факсу потоком шли сообщения русских информационных агентств. Поддержка хунты рушилась по всей стране. Поколебавшись денек, Назарбаев, Кравчук и белорусы выступали теперь против хунты. Ленинградская военно-морская база поддерживала Собчака. Ростропович прилетел в Москву и находился в Белом доме. Г-жа Тэтчер, пребывавшая в безопасности в Лондоне, призывала население Москвы выйти на улицы. Появились слухи, будто Крючков и Язов подали в отставку, и министром обороны стал теперь Моисеев. Джилл позвонила мне из квартиры Сенокосовых. Она встретила их возле Белого дома и слышала радостные крики толпы, когда было объявлено, что премьер-министр Мэйджор позвонил Ельцину, и снова — когда в здание вошел Шеварднадзе. Мы пришли к единому мнению, что хунта в скором времени потеряет инициативу, если не предпримет решительных действий для укрепления своих позиций. Я сказал Джилл о комендантском часе и предупредил, чтобы она не выходила из дома.