Зал заседания парламента был набит битком и пребывал в состоянии ожидания. Я с трудом протиснулся на свободное место. Лаптев проводил заседание терпеливо и умело, без трюков и манипуляций, свойственных Лукьянову. Заседание проходило спокойно и организованно, как если бы всем хотелось сделать вид, что жизнь продолжается как обычно. Горбачев говорил первым. Тон его был умеренным. Он признался, что вернулся в совсем другую страну, на которую смотрит теперь совсем другими глазами. Он признал свою вину за происшедшее — за выбор неподходящих людей, за излишние компромиссы, за то, что не оценил по достоинству либералов, за то, что не шел достаточно твердо по пути реформ. Он предложил поскорее подписать Союзный договор, провести сразу же после этого всеобщие и президентские выборы, а также переговоры с республиками, желающими выйти из Союза, о сохранении экономических связей, о мерах по укреплению гражданского контроля над армией и КГБ. Идеи его были цивилизованными и разумными, но — устаревшими. Даже его союзник, Назарбаев, твердо заявил, что идея федерации — группы государств, сплотившихся вокруг союзного центра, — теперь мертва. Казахстан присоединится только к конфедерации, центр которой будет наделен минимальными функциями.
Крайне правые высказывались во весь голос. В фойе полковник Алкснис, один из «черных полковников», требовавших ухода Шеварднадзе, давал интервью всем желающим. Рано или поздно, говорил он, танки придется снова вывести на улицы. Но — знаменательное пророчество — в следующий раз приказ на этот счет отдаст Ельцин. Рядом были выставлены на всеобщее обозрение письма пенсионеров и других рядовых представителей общественности. Во многих содержались злобные нападки на Горбачева за уничтожение партии и 70-ти славных лет господства коммунизма. Кажется, все телеграммы имели подпись отправителя — даже представители потерпевшей поражение стороны не боялись высказывать свои взгляды. Полковник Петрушенко, соратник Алксниса, находился в самом зале заседания. Он утверждал, что в стране необходимо было ввести чрезвычайное положение. Его следовало бы ввести конституционным путем, но Горбачев с этим не согласился. А потому руководители путча имели полное право действовать неконституционно. Его резкое выступление тоже было признаком того, что прежние страхи рассеиваются и что все полны решимости соблюдать юридические и демократические приличия. Никогда прежде тем, кто терпел поражение, не позволили бы остаться безнаказанными.
На следующий день я опять заглянул в парламент. Члены старого правительства защищались. Особенно впечатляющим было выступление Щербакова, бывшего заместителя премьер-министра по вопросам экономики. Он рассказал о том, как в первый день путча Павлов созвал министров и сообщил им, что раскрыт заговор, направленный на свержение правительства. В Москву тайком ввели вооруженные банды. У них на руках список лиц, подлежащих аресту. «Все вы числитесь в списке», — сказал Павлов. Затем он спросил министров, намерены ли они продолжать исполнять свои обязанности. Почти все сказали «да». Щербаков заявил, что удивляться тут нечему. Советские министры никогда не были настоящими министрами, а всего лишь техническими управляющими, всегда исполнявшими волю тех, кто был у власти. И все-таки считать, что все они одним «мирром мазаны», было бы несправедливо. Министр культуры Губенко предупредил Павлова, что от всего этого попахивает «чистками» 1937 года, и на следующий день вышел в отставку. Воронцов, отвечавший за вопросы экологии, тоже вел себя достойно. Геращенко был вынужден действовать таким образом, чтобы предотвратить крах банковской системы, а теперь, сказал он, его несправедливо поносят. Что же касается его лично, сказал Щербаков, то он с полным уважением относится к Горбачеву. Но он вошел в правительство не для того, чтобы служить человеку, а чтобы служить стране. В историю же с болезнью Горбачева трудно было поверить с самого начала. Она пахла интригами, сопутствовавшими свержению Хрущева. Щербаков сказал в заключение: «Я в последний раз выступаю с этой трибуны. Мы все не оценили того, что Горбачев пытался сохранить равновесие между конфликтующим силами в стране, подталкивая ее в то же самое время к реформам и переменам. Я предостерегаю вас, что худшее еще впереди». Его выслушали в полном молчании, и он с чувством достоинства сошел с трибуны.